Адвокат с Лычаковской

В свободном обществе, писали они, недостойной провокацией следует считать само намерение повесить на человека, который по происхождению является русским, все смертные грехи. Пусть тот человек, от которого москвофильская община поторопилась отмежеваться, таки принадлежал к преступному миру. Это не дает власти никакого права проводить параллели между отдельным лицом и целой группой людей, чье преступление, по убеждению властных идеологов, определяет то же происхождение. И приверженность к основополагающим идеалам объединения разрозненных русских земель в одну единую территорию. Россиянин, еще и подданный Его Величества императора российского, — значит убийца и монстр.

Если это не так, завершалась одна из пламенных публикаций, почему тогда виновников нераскрытых убийств не назначают, распределив вину путем жеребьевки между всеми, кого в последнее время похоронили не по римско-католическому, а по православному обряду. Так, убежден автор, было бы честнее.

При других обстоятельствах Кошевой не реагировал бы ни на эту, ни на другие подобные глупости. Однако вот уже не первый день его грызла изнутри мысль, которая именно сейчас, когда Шацкий поднял тост в его честь, окончательно оформилась в убеждение. Поэтому настроения хвастаться героизмом, который таковым на самом деле не назовешь, Клим совсем не чувствовал.

Шацкий или не замечал этого, или — не показывал вида.

Только сели за стол, подозвал к себе детей, велев троице выстроиться перед гостем в рядок по росту, и провозгласил пространную речь.

Суть сводилась к следующему.

К ним в гости пришел выдающийся человек, умнее всей криминальной полиции, вместе взятой. К Лапидусу такой достойный человек не придет никогда. И дети должны гордиться этим знакомством, рассказывая всем вокруг, какие почтенные люди бывают в доме Йозефа Шацкого. Пан Кошевой должен стать примером для каждого из них, даже для Даниэля, которому всего год и сейчас он спит. Но когда вырастет, тоже будет понимать — учиться и работать над собой очень важно. Каждый хорошо выученный ребенок — надежда не только родителей, чтобы они были здоровы, но и всего еврейского народа. Приобретенные знания, чтение книжек в результате очень важно, потому что обычный человек становится мудрее недалекого полицейского, вся добродетель которого — наделение властью, что он использует для посадки невинных людей за решетку и других различных притеснений.

Евреи, разошелся дальше Йозеф, во все времена, за всю историю своего народа, как бы тяжело не приходилось, держались при любой власти именно способностью противопоставить ей собственную образованность, собственную мудрость и таланты. Следовательно, власть нуждалась в евреях, потому что те всегда умели справиться.

— Понятно, Йозеф, почему ни одна власть не нуждается в тебе, — охладила мужа Эстер, тогда повернулась к Климу. — Не слушайте его, пане Кошевой. Если позволить моему Шацком глотнуть еще немного наливки, он расскажет вам про каждый день из тех сорока лет, что Моисей водил жидов по пустыне.

— Можно я пойду к Дени? — отозвалась Рива. — Мне кажется, он проснулся.

— Ты уложила брата час назад! — рявкнул Шацкий на старшую дочь. — Есть достаточно много времени послушать, что тебе говорят взрослые и мудрые люди!

— Папа, а книги пишут взрослые мудрые люди? — поинтересовался Шмуль.

— Вей, где ты видел книжку, написанную ребенком!

— В таком случае я пойду набираться мудрости от книг.

Развернувшись, полный достоинства и самоуважения Шмуль прошел в кабинет отца. Тем временем Рива быстренько убежала к младшему, хотя Кошевой с прошлого раза не заметил за девочкой яростного желания проводить время возле люльки. Ида, оставшись сама, вопросительно глянула на мать, получила легкий разрешающий кивок и посеменила за сестрой. Эстер смерила Шацкого победным взглядом, хотя Клим не понял, в чем суть ее победы.

Между тем Йозеф, которому так виртуозно заткнули рот, решительно взял графин, наполнил рюмки себе и гостю и теперь уже демонстративно, устраивая спектакль прежде всего для жены, еще раз поздравил Клима и опорожнил ее.

Пить, как это делают рабочие или не менее привычные к делу батяры, Шацкий не научился. Поперхнулся сразу, покраснел, закашлялся, и Эстер, поджав губы и сохраняя победное выражение на лице, встала, ударила мужа по спине. Пока тот переводил дыхание, не менее демонстративно убрала наливку со стола и улыбнулась Климу на всю ширину лица, не играя, вполне искренне попросила:

— Прошу есть, пане Кошевой. Не обращайте внимания на моего Шацкого. Не спал несколько ночей. А я не могу, когда рядом кто-то постоянно крутится.

— Его что-то мучило, шановна Эстер? — поинтересовался Клим, просто чтобы не молчать.

— Не знал, как просить у меня прощения за ту ночь в полиции. И мучился — не знал ничего про ваши приключения из первых уст. Моего Шацкого очень беспокоит, когда он чего-то в городе не знает.