Адольф Гитлер: клинический случай некрофилии

Может показаться, что в такой тенденции нет ничего зловещего, однако есть факты, которые настораживают. Прежде всего «умственная» ориентация свойственна далеко не только ученым. Она захватывает также конторских служащих, коммерсантов, инженеров, врачей, менеджеров и в особенности интеллектуалов и художников[35], то есть, по-видимому, большинство городского населения. Мир для них состоит из массы сложных вещей и, чтобы их эффективно использовать, надо в первую очередь их понять. Не менее важным является то, что этот интеллектуальный подход сопровождается отсутствием эмоциональных реакций. Чувства не то чтобы совсем исчезли из жизни, скорее, они поблекли. В той мере, в какой они еще живы, они не культивируются и вследствие этого становятся грубыми, превращаются в необузданные страсти, такие, как страсть быть первым в любой ситуации, подчинять себе других, разрушать, или стремление находить возбуждение в сексе, скорости или шуме. К этому надо еще добавить, что умственному человеку свойствен особого рода нарциссизм — сосредоточенность на своем теле и своих способностях, выступающих исключительно как инструмент успеха. Одновременно он в такой степени стал частью созданной им машинерии, что воспринимает окружающие его машины как неотъемлемый элемент себя самого, включая их таким образом в сферу своего нарциссизма. В самом деле, между человеком и машиной складываются в наше время отношения, типичные для симбиоза, то есть «союза одного индивида с другим (или с любой другой внешней по отношению к нему силой), приводящего к исчезновению целостности обоих и установлению между ними взаимозависимости»[36]. Символически это означает, что матерью человека становится уже не природа, а «вторая природа» — техника, которая его лелеет и защищает.

Еще одной характерной чертой кибернетического человека является его склонность к рутинному, стереотипному поведению, неспособность к спонтанным действиям. В более резкой форме эта черта встречается у шизофреников. Вообще сходство их поведения бывает порой просто поразительным. Но еще больше поражает подобие черт умственного человека с картиной, характерной для психического расстройства, не тождественного шизофрении, но тесно с ней связанного, — «детского аутизма», описанного впервые Л. Каннером[37], а затем исследованного М.С. Малер[38]. По Малер, аутистический синдром складывается из следующих признаков: 1) потеря фундаментальной способности различать одушевленную и неодушевленную материю, то, что фон Монаков назвал протодиакризисом; 2) привязанность к неживым объектам, таким, как игрушка или стул, и одновременно — неумение строить отношения с людьми, прежде всего с матерью, которая при этом обычно сообщает, что «не может пробиться к ребенку»; 3) склонность к фиксации тождества предметов, описанная Каннером как классический симптом детского аутизма; 4) стремление к одиночеству и активное противодействие попыткам навязать им человеческий или социальный контакт; 5) использование речи (если они говорят) не как средства общения, а для манипулирования собеседником: как пишет Малер, «эти дети командуют взрослым с помощью сигналов и жестов так, будто это полуодушевленный или неодушевленный механизм, который можно по своему усмотрению включать и выключать»; 6) наконец, Малер указывает на еще одну черту, важную с точки зрения наших рассуждений, о снижении значимости «анального комплекса» для умственного человека: «у большинства аутичных детей наблюдается очень незначительная фиксация психической энергии на поверхности тела, чем объясняется их низкая чувствительность к боли; это сопровождается отсутствием либидонозных зон, иерархически организованных по принципу удовольствия» (М.С. Малер, 1968)[39]

Итак, неумение различать живую и неживую материю, неспособность к человеческим отношениям и к общению, использование речи в манипулятивной функции, преобладающий интерес к неодушевленным объектам — все это слишком напоминает характеристики описанного нами типа. Впрочем, чтобы ответить на вопрос, существует ли у взрослых форма психического расстройства, соответствующая детскому аутизму, нужны еще специальные исследования. Поэтому более корректно пока говорить о сходстве функционирования кибернетического человека с клинической картиной шизофрении. Но здесь возникает ряд затруднений.

Во-первых, в различных психологических школах приняты очень разные определения шизофрении, которые варьируют в диапазоне от традиционных представлений о ней как о заболевании, вызванном органическими причинами, до представлений, принятых в школе Адольфа Мейера (Салливэн, Лидц), в работах Фромм-Райхманн, а в более радикальной форме — в школе Лэнга, в рамках которых шизофрения считается не заболеванием, но психическим процессом, развивающимся с раннего детства и представляющим собой реакцию на особого рода межличностные отношения. Что же касается соматических нарушений, то Лэнг, например, рассматривает их как результат, а не как причину этого процесса.