Адольф Гитлер: клинический случай некрофилии

Во-вторых, понятие шизофрении объемлет целый ряд различных психических нарушений, так что со времен Блейлера принято говорить скорее о шизофрениях, чем о шизофрении как едином заболевании.

Наконец, в-третьих, динамика шизофрении изучена еще очень слабо, и пока у нас слишком мало данных, позволяющих с уверенностью судить об этом процессе.

Весьма перспективным является, на мой взгляд, изучение связи шизофрении с другими типами психических нарушений, в частности с эндогенными депрессиями. Конечно, даже такой глубокий исследователь, как Блейлер, четко различал шизофрению и депрессивный психоз, и действительно клинические картины двух этих процессов не совпадают (хотя во многих случаях приходится ставить сложный диагноз, сочетающий признаки шизофрении, депрессии и паранойи). Тем не менее есть основания предполагать, что два эти заболевания представляют собой разные формы одного и того же психотического процесса. С другой стороны, может оказаться, что различия между разными видами шизофрении являются более фундаментальными, чем различия между шизофреническим и депрессивным процессами. Если это в самом деле так, это избавляет нас от видимого противоречия, ибо наряду с явными чертами шизофрении, свойственными современному человеку, имеется еще одна очевидная его особенность — скука, в основе своей восходящая к состоянию хронической депрессии[40]. Чтобы примирить между собой эти два наблюдения, можно либо поставить под сомнение какой-то из этих диагнозов, либо вообще отказаться от диагностики, сопряженной с навешиванием психиатрических ярлыков[41].

Было бы в высшей степени удивительно, если бы умственный кибернетический человек не демонстрировал признаков хронической вялотекущей шизофрении (воспользуемся этим термином для простоты изложения). Ведь атмосфера, в которой он живет, лишь по своим количественным характеристикам отличается от обстановки, царящей, по данным, полученным Лэнгом и другими исследователями, в так называемых шизогенных семьях.

Я считаю возможным говорить в этой связи о «безумном обществе» и о проблемах, которые встают перед живущим в таком обществе здоровым человеком[42]. Общество, производящее в достаточно большом количестве людей, страдающих тяжелыми формами шизофрении, ставит под угрозу свое существование. Настоящий шизофреник характеризуется тем, что у него перекрыты все каналы общения с внешним миром. Он полностью замыкается в своем внутреннем мире, и главная причина, заставляющая считать его состояние тяжелым недугом, является социальной: он не может функционировать в обществе, не может как следует себя обслуживать и нуждается в той или иной мере в помощи других людей. (Это не совсем так, ибо существуют места, где благодаря финансовой поддержке государства созданы благоприятные условия, позволяющие шизофреникам работать и в значительной степени самостоятельно себя обслуживать.) Общество, тем более большое и сложное, не может быть управляемо шизофрениками. Однако с этой задачей вполне могут справиться индивиды с шизофренией, протекающей в мягкой форме. Такие люди не теряют способности «реалистического» мировосприятия, если понимать под этим способность судить о вещах с точки зрения их эффективного использования. Но способность личностного, субъективного, эмоционального восприятия может быть у них совершенно утрачена. Здоровый, нормально развитый человек может, к примеру, воспринимать розу как нечто огненное, пламенеющее (если он облекает это в слова, мы называем его поэтом), но он при этом полностью отдает себе отчет, что в мире физических реалий роза не согревает, как может согревать пламя. Современный человек склонен воспринимать мир только сквозь призму практических задач. Но это ничуть не меньший дефект, чем тот, который мы с готовностью квалифицируем как болезнь, а именно неспособность воспринимать мир «объективно» при сохранении способности личностного, субъективного, символического восприятия.

Кажется, первым, кто сформулировал понятие «нормального» безумия, был Спиноза. Некоторые люди, писал он, «упорно бывают одержимы одним и тем же аффектом. В самом деле, мы видим, что иногда какой-либо один объект действует на людей таким образом, что, хотя он и не существует в наличности, однако они бывают уверены, что имеют его перед собой, и когда это случается с человеком бодрствующим, то мы говорим, что он сумасшествует или безумствует… Но когда скупой ни о чем не думает, кроме наживы и денег, честолюбец — ни о чем, кроме славы и т. д., то мы не признаем их безумными, так как они обыкновенно тягостны для нас и считаются достойными ненависти. На самом же деле скупость, честолюбие… и т. д. составляют виды сумасшествия, хотя и не причислены к болезням»[43].

Наше время тем отличается от семнадцатого столетия, что установки, которые тогда, по словам Спинозы, «обыкновенно считались достойными ненависти», рассматриваются теперь как весьма похвальные.