Адажио

Человека наконец-то осенило: он вспомнил ту самую мелодию, что последние дни сопровождала его на каждом шагу. Это было печальное адажио в исполнении Альбинони, что воспроизводило в мир горечь утраты, хаотичное разочарование и осеннюю юношескую грусть. Под образцовую музыку намного эмоциональнее воспринимается как отдельное событие, так и вся жизнь. Человек считал, что музыка делает из Вселенной божественную сущность, коей она вполне может и не оказаться.

Пианист был очень огорчён, когда не застал Офелию в университете. Целый день он скитался по коридорам, словно по забытому песчаному берегу, упиваясь томленьем вавилонских рек. Каждое мгновение он растягивал до неприличных размеров – только бы его сладость явилась. Человек видел затемнённое пространство в глубине этажа, и тотчас стремительно пускался на поиски. Видел приоткрытую дверь кабинета, и сразу же искал в приторном воздухе её голос. Он бороздил ненасытную протяжённость вакуума настолько долго, что успевал сойти с ума, вернуться в трезвость и снова обезуметь. Учебный день подходил к концу, но райские черты Офелии не собирались скрасить его омертвелую помешанность.

Мужественный пыл охладел, эндорфины отхлынули из слабой музицирующей головы, и человеку пришла мысль, что отыскать Офелию можно в паутине. Она, как наивная девочка, живущая в сети, отмечала своё местоположение, когда производила очередное изобилие в виде пафоса на фотографии. Человек разузнал, что сегодня его сокровище дало себе незапланированный отдых, прогуляв бесполезные предметы. Он выписал домашний адрес на ладонь и отправился на поиски, ведь у любви не бывает выходных.

На пути к волшебному пристанищу, человек неожиданно встретил милейший образ: всячески дурачась, Офелия легко и непринуждённо порхала с подружками на площади. Они поочерёдно прыгали в фонтан, чтобы намочить хрустальные ножки или просто повеселиться в этот разгульный день. Офелия и её ангельская улыбка который раз пленили падкого на чувства пианиста. Её взгляд встретился с его бездонным обожанием – у человека чуть ли не остановилось сердце. Спохватившись, он спрятал в тени вечернего сада и себя, и свои зрительные согрешения.

Так он и плыл за ней, обвиваясь легкомысленной негой и розовощёкими объятьями. Человек продолжал беспечно наблюдать, пока не пришлось противиться её природе.

В ресторане Офелия вела себя слишком разнузданно и открыто. Первые огорчения человека настигли в тот момент, когда девушка опустошила бокал спиртного: за ним был ещё один, и ещё, и постепенно манеры голливудской актрисы превращались в деревенскую бесправность. Её смех не казался детской шалостью, а в голосе наблюдались нотки паршивости и наглой распущенности. Оторванную от дисциплины порочность человек мог простить, учитывая накопившуюся в сердце святость. Офелия, в свою очередь, будто пыталась отвергнуть любые пламенные чувства, поэтому продолжила растление собственного, до недавнего времени исключительного и уникального образа.

Прихватив шатких подруг, она отправилась в ночной клуб – средоточие скудоумия, полоумной несуразности и планетарного кретинизма. Непревзойдённая, притягивающая взгляды абсорбирующих разврат существ, Офелия бесновалась и обожала всех её желающих. Бокал за бокалом, задранное платье и вожделенные ляжки, а ещё белее снегов невинная грудь, что требовала освобождения. Чистая и безгреховная, целомудренная и безупречная – эта сумасшедшая любовь терзала человека от нарастающего гнева к спокойной грусти, где признаться самому себе в правдивости душевного разрушения было бы отказом от святой веры в истинные чувства. Объект рождения божественности не был божеством – скорее адовой действительностью, раз за разом воскресающей в неминуемых трагедиях.

Офелия продолжала извращённо танцевать в блеске дрожащих фонарей, в такт сладострастному пульсу мнимого развлечения. Для неё это был невинный отдых – свидетельство уходившей молодости, которую требуется шумно проводить. Офелия освежала свою душу безнравственностью, в то время как добытчики и кобели извивались вожделением доступной плоти. В моргающем обыкновении трудно заметить истинные замыслы, потому что воображение отвергает их. Но животный мир отличаем среди прочего каламбура: слишком много приуроченных сношений, маскирующихся под эгидой исследований, заканчиваются всхлипывающим (или предсмертным) стоном. Настоящий зверь точно так же играется с добычей, прежде чем её окончательно уничтожить.

Человек закипал изнутри, пока сердце рассыпалось в песок. Мимолётная влюблённость сменилась задыхающейся ненавистью. Он смотрел на распутную последнюю любовь, что была в силах спасти целую Галактику. Офелия была противна ему, но ещё больше – собственные чувства. Человек прекрасно разбирался в масштабах человеческой глупости, и лазурное наваждение, вдыхающее запах златовласой красавицы и рисующее изгибы на теле, оказалось досадной одержимостью, не доставившей страдальцу ни капли пользы.