Адам в Аду

— Заглушки? — Стогов махнул рукой. — Это не то. Это как текила без соли — вроде все то же, а чего-то не хватает, без чего кажется, что тебя надули. Да и потом, старые привычки из кристалла не выбьешь. Вот Маришка моя, домработница, говорит, как она выйдет, сразу к мискам бегут. И сейчас бегут, инстинкт у них, а миски пустые — ну как так? Я сначала мясо им велел кидать, потом подумал — а смысл? Не, ты скажи, ему ж ведро мяса надо, он его изорвет, изжует, а потом как было так и навалит где-нибудь под кустом. Свежее! И куда его потом? Только мух разводить. Вот я и подумал. Сделать пластиковую дрянь, чуток ароматизатора, чуток вкусовой добавки… А лучше — органическую, чтобы в землю уходило. Просто, дешево, экологично и востребовано!

Бладхаунд покивал. Допил кофе. Стогов, раскрасневшийся и воодушевленный, вдруг притих.

— Я вот все думаю, — глядя в одну точку куда-то мимо лестницы на второй этаж, сказал он, — начерта людям это бессмертие сдалось? Зачем все эти кристаллы, если жить — нельзя? Я же видел собак с заглушками. И людей с заглушками видел — делал даже. Человек с заглушкой — это не человек. Или, во всяком случае, другой человек. Мозг тот же, а человек — другой. Страшно это, брат.

Руки его стиснули бокал, казалось, сейчас раздавят.

По дороге Бладхаунд обдумывал слова Стогова. Тело, понятно, скорее всего было частью институтского прошлого, надежно упрятанной Кривцовым от чужих глаз. Но мозг?

Дома Бладхаунд направился прямо к терминалу. Там его ждали записи последних разговоров Кривцова. И большой список загруженных Кривцовым файлов.

Бладхаунд решил начать с разговоров. Прослушал их, посмотрел на часы и потянулся к телефону.

— Вышла? — спросил он коротко.

— Нет.

— Выйдет, проследи. Все передвижения, сколько где пробудет — всю информацию мне.

— Окей.

— Кривцова тоже постарайтесь не выпускать. Если надо, возьми еще людей.

Бладхаунд дал отбой и занялся файлами. Несколько терабайт информации, разложенные по папкам, помеченные двумя десятками цифр. Формат он узнал сразу. В таком же виде хранились данные во внешних блоках Тошиной памяти. Только их было гораздо меньше.

Бладхаунд попробовал открыть память робота, но она предсказуемо оказалась защищена паролем. Бладхаунд позвонил Майку, потом — Стогову, но узнал только, что подобную защиту взломать практически невозможно, не имея на руках нейрокристалла.

— Принеси кристалл, я тебе его вскрою, — пообещал Майк и отключился.

А Бладхаунд откинулся на спинку кресла и задумался.

Жанна Ивлева принесла откуда-то некий кристалл, который был очень нужен Кривцову. Кривцов вставил его в тело и достал, переписал память на свой компьютер. Свежие записи молчат — по крайней мере, молчит робот. Зачем он понадобился Кривцову? Ради памяти? У Кривцова есть кристалл, он-то наверняка смог получить код.

Ставил эксперименты? Насколько Бладхаунду было известно, именно этим и занимался Кривцов в свое время в институте. Для экспериментов нейрокристаллы можно было бы найти гораздо проще — и больше. В больницах и мастерских всегда есть старые кристаллы по символической цене. Те, от кого отказались родственники, ученические работы новичков-прошивщиков, неудачные эксперименты мастеров — да при удаче и должном упорстве нейрокристалл можно и на помойке найти.

А может, на место Жанна Ивлева должна отнести другой кристалл? Сейчас такой же, через пару дней он начнет темнеть и выцветать, через неделю станет бледным подобием оригинала, а через две покроется ржавыми пятнами.

Оригинальный кристалл Кривцов сбыть не мог — за ним пристально следили. Значит, если Бладхаунд прав в своих выкладках, то кристалл все еще у него. Значит, нужно продолжать слежку, и рано или поздно дальнейший путь оригинала будет ясен.

Как и дальнейший путь Жанны Ивлевой. С девушкой надо поговорить. Доверительно.

Телефон зазвонил словно в ответ на его мысли.

Институт мозга. Ему следовало бы догадаться.

Старая «тойота» Бладхаунда летела по ночному городу с максимальной разрешенной скоростью. Время вечерних пробок давно миновало, узкие улочки центра были пусты, ни машин, ни пешеходов — только мокрый снег крупными хлопьями. Бладхаунд припарковал машину на углу, где его ждали. Человек, одетый в теплый плащ, двинулся ему навстречу.

— Вышла? — спросил Бладхаунд.

— Нет, — ответил человек.

Успел.

— Может, другим путем?

— Нет тут других путей. И потом, туда она через забор лезла — стала бы она это делать, если бы был другой путь?

«Забор» обнаружился за углом. Не забор, а ворота, закрывающие въезд и вход во внутренний дворик. Металлические, тяжелые, запертые на ржавый замок размером с кулак Бладхаунда. Снизу оставалось сантиметров пятнадцать до асфальта, сверху, на высоте где-то двух с половиной метров, металлические прутья заканчивались заостренными зубцами. Похоже, когда-то поверх них шла еще и колючая проволока, но теперь об этом свидетельствовали только жалкие остатки у самых опор.