Адам в Аду

Гудение в голове и внезапно — если бы я стоил дорого, Кривцов вряд ли стал бы ставить на мне опыты. Да и много ли может стоить посредственный художник?

Ро устал. Он чувствовал, как работает, перегреваясь, двурушница-память, и понимал, что долго не выдержит. Однако продолжал читать, смотреть, и искать.

«А вы как загремели в банку?» Ро давно уже понял, что здесь не слишком жалуют смерть, называя ее по-разному. Эвфемизм «загреметь в банку», по всей видимости, должен был означать смерть с последующей прошивкой. Ро воодушевился и принялся читать различные истории о смерти. Однако почти сразу понял, что и здесь больше фантазий, чем настоящей смерти.

Он читал истории и поражался тому, насколько они разные. Разные не по содержанию — с высоты своего опыта Ро не делал различия между удушьем, аварией или врачебной ошибкой. Это всего лишь малозначительный штрих, обеспечивающий переход из одного состояния в другое. Куда больше его поразила разница в описании. Большинство историй было написано красочно и эмоционально, эти сообщения едва помещались на странице, но Ро проглядывал их лениво, пропуская леденящие душу подробности. Что-то в них было не так.

Вторая, гораздо меньшая часть комментариев была сухой и даже отстраненной — словно краткие некрологи, написанные о ком-то совершенно чужом. Как если бы — Ро вдруг выпрямился и вгляделся повнимательнее в строки — как если бы он сам вздумал написать о собственной смерти.

Кривцов сидел перед терминалом и курил. Ро тоже нестерпимо захотелось курить, и он потянулся к карману, но тут же вспомнил, что его одежда, вместе с телом и непочатой пачкой сигарет осталась в его каморке.

— Почему я не помню своей смерти? — задал Ро прямой вопрос.

— А что вы помните? — Кривцов отодвинул стул от терминала и с внезапным интересом посмотрел на него. — Вы же наверняка помните что-то?

— Я помню… — Ро смутился под цепким взглядом ученого. — Помню холсты. Я, кажется, уничтожил их. А дальше… знаю от отца.

— Все верно, — кивнул Кривцов. — Чтобы информация закрепилась в долговременной памяти, должно пройти время. А явление, которое вы описали, называется ретроградной амнезией. После того, как ваш мозг выключился, вы помните только то, что успело консолидироваться — то есть из вашей памяти выпадают некоторые события, непосредственно предшествующие смерти. Это нормально. Мало кто из ваших собратьев помнит собственную смерть. А почему вас это заинтересовало?

Ро пожал плечами.

— Я подумал, что у меня в кои-то веки есть опыт, который можно… пытаться использовать в творчестве, у меня есть что-то уникальное, чего нет ни у кого больше, но получается, что я не помню ничего. Я даже ничего не почувствовал, когда Профессор мне рассказывал…

В голосе прозвучала обида.

— А почему вы должны были почувствовать? — Кривцов по-прежнему смотрел ему прямо в глаза.

— Потому что когда, скажем, в книге читаешь про такое — это задевает за живое. А тут — рассказ о собственной смерти — не задевает.

— Возможно, у вашего Профессора не было литературного таланта, — улыбнулся Кривцов.

Ро эта улыбка не понравилась.

— Уходите от ответа? — спросил он с горечью.

— Хорошо, не буду, — Кривцов поднял руку в успокаивающем жесте. — На самом деле все очень просто. Сейчас вы можете переживать только те эмоции, которые успели испытать при жизни. Они прошиты в вашем нейрокристалле. Нет новых синапсов — нет новых впечатлений.

— Но внешний блок…

— Всего лишь хранилище цифровой информации. Цифровой, Родион. Нолики, единички, и все, что ими можно закодировать. Образная информация — в том числе и эмоциональные отпечатки — могут храниться только в мозгу. А это хранилище надежно опечатано. Да, вы сохраняете визуальную, звуковую, текстовую информацию, тактильные ощущения и прочее, вы умеете обрабатывать их, подавая на вход своему процессору, но перевести в эмоции — уже неспособны.

Голова у Ро опять начала гудеть.

— Для вас так лучше, Родион, — тихо продолжил Кривцов. — Воспоминания о собственной смерти были бы болезненны и отравили бы вам вечность. Вы ведь боитесь смерти.

— Я-то? — Ро мрачно усмехнулся. — Я сам вскрыл себе вены.

— Именно потому, что вы боитесь смерти, — заметил Кривцов. — Боитесь настолько, что предпочли сами быстренько покончить с этим при первой же возможности, чем жить еще невесть сколько лет в ожидании. Подсознательно, разумеется, но это ничего не меняет. Вы же замечали, Родион, что мы сами притягиваем в нашу жизнь события, которых боимся? Это не мистика, так устроен наш мозг.

— Да, — невпопад сказал Ро и повернулся, чтобы уйти к себе. Он уже был на пороге, когда Кривцов окликнул его:

— Я, я видел, вы с трудом согласились на то, что я буду регулярно доставать ваш кристалл.

Ро помедлил, но что толку было скрывать? Он кивнул.

— Потеря личности, пусть на время, пугает вас столь же сильно, сколь и смерть. Вы искренне полагаете, что ваша личность и ваша жизнь — одно и то же.

— А разве это не так? — хмуро спросил Ро.

— Это распространенное заблуждение, — Кривцов выделил голосом последнее слово. — И в этом, кажется, и есть главная Сашина ошибка…