Ада, или Отрада

«Ужасная особа! – выдохнула она после мелодичного адьё. – Некто Ванда Брум, и я только недавно узнала то, о чем даже не догадывалась в школе, что она обычная трибадка – бедная Грейс Эрминина рассказала мне, что эта Ванда не давала проходу ей и… еще одной девочке. Вот ее карточка», прибавила Кордула, быстро сменив тон и беря из ящика со вкусом переплетенный и изысканно отпечатанный выпускной альбом «Весенний семестр 1887 года», который Ван уже видел в Ардисе, но листая который не обратил внимание на угрюмое, нахмуренное, понурое лицо названной девочки, а теперь это уже не имело значения, и Кордула быстро грохнула тяжелый том обратно в ящик комода. Ван, однако, прекрасно помнил, что среди прочих, более или менее жеманных сочинений других девочек альбом содержал остроумную пародию Ады Вин на свойственный Толстому ритм длинных предложений и концовок глав; он ясно видел ее чопорный снимок, под которым она написала один из своих характерных аллитерационных стишков:

В старом поместье пародией я
Наградила чуланы, веранды
И ряд жакаранд, цветущих в Стреле
В сверхъестественном одеяньи.

Всё в прошлом, всё это в прошлом. Уничтожь и забудь! Но бабочка в парке, орхидея в витрине могли все оживить, пронзив душу ослепительным разрядом отчаяния.

Большую часть времени он отдавал усердным изысканиям в громадной, украшенной гранитными колоннами Публичной Библиотеке, в этом дивном и торжественном дворце в нескольких кварталах от уютной квартиры Кордулы. Трудно удержаться от того, чтобы не сравнить с вынашиванием плода эти странные, эти неодолимые желания и тошные припадки малодушия, которые сопровождают отягощенную разными упоительными осложнениями работу молодого автора над первой книгой. Ван покамест пребывал на стадии свадебных хлопот, затем, если развить метафору, его ожидал спальный вагон неряшливой утраты девственности, а потом – первый балкон новобрачных завтраков с первой осой. Язык не поворачивается назвать Кордулу писательской музой, но неспешные вечерние возвращения в ее апартаменты бывали приятно проникнуты отсветом и сознанием выполненной задачи и предвкушением ее ласк; его душу особенным теплом согревали мысли о тех вечерах, когда они устраивали изысканную трапезу, заказывая снедь в «Монако», первоклассном ресторане на первом этаже их высокого здания, увенчанного ее пентхаусом и просторной террасой. Милая обыденность их тихого сожительства умиротворяла его гораздо надежнее общества всегда экзальтированного и пламенного Демона, с которым Ван изредка видался в городе и с которым должен был провести две недели перед следующим семестром в Чузе. Кроме сплетен – сплетенных паутинок сплетен – Кордула с ним ничего не обсуждала, что тоже благотворно действовало на него. Она очень быстро смекнула, что ей никогда не следует упоминать Аду или Ардис. Он, в свою очередь, вполне отдавал себе отчет в том, что она его по-настоящему не любит. Гладить ее небольшое, вымытое, мягонькое и ладно-округлое тело было сущим наслаждением, а ее простосердечное изумление, вызываемое разнообразием и силой его постельных приемов, умащивало то, что все еще оставалось от молодой мужской гордости бедного Вана. Она могла задремать между двух объятий. Когда же ему не спалось, как это теперь часто случалось, он усаживался в гостиной делать пометки и выписки из набранных книг или, строго ограничивая свои размышления рамками ученого предмета, прохаживался по террасе под звездной мглой, пока из светающей бездны города не доносились трель и скрежет первого трамвая.

Когда в начале сентября Ван Вин уехал из Манхэттена в Люту, плод зрел в его чреве.

Часть вторая

1