Ад закрыт. Все ушли на фронт

– Врет, – уверенно произнес Петя, и грязная тряпка тут же начала втискиваться в воспаленный, измученный рот.

– Не надо!!! – Сен-Котейль добился только одного: ему нажали позади челюстей и все же засунули тряпку.

Спустя еще минуту он с ужасом почувствовал, что теплое подтекает ему под ноги и живот. Мир начал меркнуть перед глазами. Тут же ледяная вода хлынула на голову Сен-Котейля.

– Ты уже образумился? Или продолжим?

Сен-Котейль только кивал. Он чувствовал, что больше не выдержит, что задыхается, что ему очень жалко себя.

– Ты уже два раза кивал, и я тебя жалел. Ты соврешь третий раз?

Обливаясь потом и кровью, Сен-Котейль закивал, ужаснулся и отчаянно стал мотать головой.

– Попробуем спросить в третий раз. Но если обманешь, мы загоним тебе кол и не вынем. А я начну срезать твою кожу ножом на заду. Ты понял или повторить еще раз?

«Понял! Понял!» – все кивал и кивал Сен-Котейль.

– Ты не врешь?

Сен-Котейль отчаянно мотал.

– На всякий случай…

Кол опять заходил внутри его тела, и опять был обморок, вода.

– Ну, вынуть кляп?

Сен-Котейль снова кивал.

– Последний раз… Говори, где твой навигатор и кто он?

Сен-Котейль еле выдохнул имя. Продышался и выдохнул место.

– Ты не соврал?

– Нет… – натужно просипел Сен-Котейль.

– Не врет? – уточнил Селье у Пети.

– Кажется, нет…

Франсуа Селье сделал знак. Альбана Сен-Котейля подняли, деловито стали привязывать к решетке собственного камина. Стоять он не мог, нелепо висел на веревках. В камине так же деловито разложили поленья, растопку.

– Подумай еще раз, – обратился Селье к распятому на решетке. – Подумай… Потому что если ты соврал, я вернусь и разожгу в камине огонь. Это будет не сильный огонь, не надейся; ты будешь поджариваться несколько дней.

Селье внимательно разглядывал Сен-Котейля, как какую-то диковинную птицу. Тот мычал и мотал головой.

– Не соврал?

Мычание, мотание.

– Сейчас мы едем к твоему навигатору… Если ты сказал правду, у тебя будет одна судьба. Если соврал – совсем другая.

И без того потная физиономия Сен-Котейля буквально истекала потом, выпученные глаза окончательно обезумели. Петя с огромным облегчение вышел на свежий воздух. Он понимал, что и такими делами заниматься приходится; по сути, Франсуа просто избавил его от самой отвратительной работы. Но так приятно было выйти на влажный предутренний ветерок из холла, пропитанного кровью и кислым смертным потом. Туда, где никто не стонет и не корчится, где ветер несет облака с близкого океана, шевелит желтеющей листвой. В гулкой серой тишине утра деловито и красиво пели птицы.

– Самое невероятное… – Остановившийся рядом Селье раскуривал сигарету. – Самое невероятное, что, оказывается, я знаю навигатора боевой организации Приората уже больше пятнадцати лет.

– Это не самое невероятное, – пожал плечами Петя. Он так привык к чудесам, что уже ничему не удивлялся. – Самое интересное, похоже, нас еще ждет впереди.

Петя сам еще не знал, до какой степени он прав.

– Его не застанешь сейчас дома, – задумчиво произнес Селье. – Этот парень уже в другом месте…

– Вот и возьмем его там.

Селье кивнул.

Париж просыпался; открывались лавки и магазины, в некоторых кафе люд торопился проглотить утренний кофе. Мамы вели в школы детей. Гражданская война уже поднимала свою ощеренную, окровавленную морду; уже двигались колонны вооруженных людей, готовых стрелять; уже загнаны в стволы патроны, пули из которых скоро полетят в живых людей… А нормальная жизнь пока продолжалась, как обычно.

«Как в России в семнадцатом году», – невольно подумалось Пете.

Машина выезжала из города, когда навстречу попались большие военные грузовики. Крытые грузовики шли цепочкой, в каждом сидели солдаты.

– Войска втягиваются в город… началось…

Петя кивнул.

– А главные силы разгружаются сейчас на вокзалах. Слышите?

Ухо принимало звуки смазанной расстоянием ружейной пальбы.

– Стреляют…

– Это около Эйфелевой башни.

– Нет, где-то в центре. Надо спешить, как бы поганец не ушел; не дай бог почувствует что-то.

Спустя пару минут Франсуа опять заговорил:

– Знаете, Пьер, я сам много приложил усилий, чтобы настал этот день. И все-таки мне почти не верится, что именно в этот момент Приорату приходит конец. Что именно сейчас мои люди врываются в дома, накрывают склады оружия и места встреч боевиков.

– Это они стреляют?

– И они тоже… но пальба слишком частая. Тут стараются не только свои. Это палят и наши общие друзья, коммунисты. Берут город…

Версаль уже почти проснулся, но тут и люди двигались, даже машины ездили медленнее, спокойнее. Даже для французов было рано, пока никто из туристов не тронулся осматривать дворец давних французских королей. Неторопливо брел через площадь почтальон, не спеша возвращались из сырной лавки тараторящие между собой женщины.

Петя хорошо помнил, как набухали на этой площади огненно-рыжие, ослепительные шары, с каким грохотом они лопались, разбрасывая камни и грунт силой чудовищного взрыва. И этому скоро конец…

Вахтер пытался остановить идущих:

– Вы сотрудники музея? Откуда вы?

– Мы из разведки, – не останавливаясь, бросил Франсуа.