Читаем Ад полностью

Словно они не ведали, что они делали, они не знают, что говорят, с их взаимно увлажняемыми ртами, с их пристальными и восхищёнными взглядами, необходимыми им лишь для взаимных поцелуев, с их лицами, полными любовных слов.

Они отправляются в жизнь как легендарная пара, вдохновлённые и румяные: рыцарь, у которого тёмен лишь чёрный мрамор его волос и который водружает на свой лоб железные крылья или звериную гриву, и некая жрица, дочь языческих богов, ангел по натуре.

Они будут блистать на солнце; им не будет видно ничего вокруг себя, и они выдержат лишь борьбу их двух тел, в великолепном гневе их чувства, или подстерегающую их борьбу с ревностью, ибо двое любовников в большей степени являются двумя врагами, чем двумя друзьями. У них не будет иных страданий, кроме острого напряжения их желания, когда вечер сожмёт пыл их тел такой же сильной прохладой, которая бывает свойственна постели.

Мне кажется, что, сквозь видимость декораций и эпохи, я глазами слежу за ними сквозь жизнь, которая для них есть лишь равнины, горы или леса; я смотрю на них, словно завуалированных светом, временно охраняемых от ужасной магии воспоминания и размышления, защищённых от значимости видимости и бесконечных западней для большого сердца, которые они порождают, несмотря ни на что.

И эти предвестия их участи читаются мною с того первого объятия, все детали которого почтило моё возвышенное созерцание, которое я увидел в его величии и в его ничтожестве, и которое я добросовестно представил именно таким.

*

В глубине серой комнаты видны очертания женской фигуры. Другая женщина? Мне кажется, что это всё та же самая женщина…

В полутени видно, что она раздетая, белая, бледная. Согнув спину, наклонив голову, она кровоточит… Сосредоточившись на своей слабости и вся опечаленная, она смотрит на себя, кровоточащую, словно склонившаяся декоративная ваза. У меня никогда не возникало на этот счёт впечатления отъявленного убожества человеческих существ. Это не заболевание, это рана, жертвоприношение. Это вовсе не недомогание, а её сущность. Она ею обагрена подобно императрице в пурпурной мантии.

…Впервые с тех пор, как я здесь, почтительное побуждение заставляет меня отвести глаза.

Тёмное господство верующего имеет своё вознаграждение; восхищаемся всем, во что стараемся вникнуть. Для каждого из нас наша мать есть лишь более понятная женщина.

*

Я больше не смотрю. Я сажусь и облокачиваюсь. Я думаю о себе. На чём же я теперь остановился? Я совсем один. Моё положение безнадёжно. Скоро у меня больше не будет денег. Что же я стану делать в жизни? Не знаю. Буду искать; необходимо, чтобы я нашёл.

И спокойно, неторопливо, я надеюсь.

Не нужно больше грусти, не нужно больше тоски и волнения… Долой, долой все эти столь значительные и ужасные вещи, созерцание которых страшно выдерживать; если бы остаток моей жизни проходил в тиши, в безмятежности!

Пусть у меня где-то будет благонравное, занятое работой существование, — и пусть я буду регулярно зарабатывать.

И ты, ты будешь там, моя сестра, мой ребёнок, моя жена.

Ты будешь бедной, чтобы больше походить на всех женщин. Для того, чтобы мы могли существовать, я стану работать весь день и тем самым буду твоим слугой. Ты станешь с любовью работать для нас в этой комнате, где, во время моего отсутствия, рядом с тобой будет находиться твоя простая швейная машинка… Ты будешь поддерживать такой хороший порядок, не упуская ничего, у тебя будет долгое, как жизнь, терпение и тяжкое, как мир, материнство.

Я вернусь, я открою дверь во тьму. Я услышу, как ты идёшь из соседней комнаты, откуда ты принесёшь лампу: слабый свет возвестит о тебе. Ты заинтересуешь меня твоим признанием, безмятежным и сделанным лишь с целью подарить мне твои слова и твою жизнь, заключающимся в том, что ты должна была сделать в то время, пока я не был там. Ты мне расскажешь твои воспоминания детства. Я их совершенно не пойму, ибо ты невольно сможешь сообщить мне о них лишь незначительные детали; я их не узнаю, я не смогу их узнать, но я полюблю этот нежный чужой язык, на котором ты будешь тихо рассказывать.

Мы станем говорить о будущем ребёнке, и, при этом видении, ты склонишь голову и твою белую как молоко шею, и мы заранее услышим звук качающейся колыбели, подобный шуму крыльев. И, утомлённые и даже постаревшие, мы погрузимся в свежие мечты о юности нашего ребёнка.

После этого мечтания, мы станем думать не о далёком, а о нежном. Вечером мы станем думать о ночи. Ты будешь наполнена счастливой мыслью; внутренняя жизнь будет весёлой и светлой не из-за того, что ты увидишь, а из-за твоего сердца; ты будешь сиять как слепой.

Мы станем бодрствовать напротив друг друга. Но постепенно, по мере того, как время идёт, слова станут более неразборчивыми, более редкими. Твоя душа будет охвачена сном. Ты заснёшь за столом, ты почувствуешь, как я всё больше и больше бодрствую…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука