ac0846a334c74b76bf3c8ff10e16ffdc

Когда он проходит под аркой, кто-то трогает его за руку. Делюжан вздрагивает от неожиданности и оборачивается. Человека, что держит его за руку, мужчина разглядеть не может. В такой темноте сложно разглядеть даже силуэт. Но Делюжан точно знает, что это не может быть никто из тех людей, с кем он был так или иначе близок — он знает, как жмёт ему ладонь каждый из тех людей. И сейчас… Пальцы у неизвестного довольно цепкие, но совсем не огрубевшие, как у Моники, и тёплые.

Почему-то он совершенно не боится смерти в этот момент. Впрочем, если быть честным, пожалуй, он уже давно перестал её бояться. И стал с нетерпением ждать. Хотя, возможно, для его возраста это малый промежуток времени. Будь он хотя бы на пятнадцать лет моложе… Впрочем, тогда ещё вся жизнь была впереди. Тогда он ещё грезил тем, что его карьера ещё больше пойдёт в гору, что его сын добьётся невиданных успехов в политике, как и он сам, что Лирту удастся выдать удачно замуж — за человека, который бы заслуживал быть мужем его дочери…

Ни одному из этих планов не суждено было сбыться.

— Вам что-то нужно? — спрашивает Делюжан безразлично. — Если хотите меня убить — можете сделать это. Я безоружен.

У него при себе нет ничего, чем он мог бы отбиваться в тёмной подворотне. И пусть место, где они сейчас находятся, не слишком похоже на те места, где некогда мог прогуливаться принц Денеб, Делюжан не видит никакой опасности в той угрозе, которая, как ему кажется, повисла в воздухе. Ему уже давно ничего не нужно. Какой смысл носить с собой оружие, если ты хочешь умереть? Принц Денеб когда-то обязательно носил с собой пару кинжалов, чтобы было, чем отбиться. Но теперь… Теперь всё это стало таким ненужным. В одночасье. Просто сначала он ещё носил — по своей старой привычке.

— Я не хочу вас убивать! — слышится звонкий мальчишеский голос. — Просто она попросила меня вас привести!

Голос такой чистый, такой сильный, что Делюжан невольно завидует этому ребёнку. И жалеет — откуда ему знать, что может выпасть на долю этого мальчика, что почти смеялся ему сейчас в лицо. Принц Денеб когда-то тоже говорил чисто и звонко, не боясь, что его неправильно поймут. Это уже потом, после всех тех бед, что выпали на его долю, после изгнания, он стал разговаривать не иначе, как шёпотом. Возможно, этому ребёнку когда-нибудь тоже придётся выучиться такому. Возможно, куда скорее, чем кажется на первый взгляд.

Делюжану хочется самому рассмеяться. Над собственной глупостью. Как он мог принять этого ребёнка за убийцу? Ему почему-то думается, что, должно быть, в свои семнадцать-восемнадцать лет уже не был ребёнком. И никогда — очаровательным или милым. Скорее — хмурым и замкнутым. Тем ребёнком, каких никто не любит.

О! Будь он хоть вполовину очаровательным, как большинство других детей — многих несчастий с ним не случилось бы. Будь он хотя бы скромным или безответным — вполне возможно, его «некрасивость» и «скованность» сошла бы ему с рук. Но он был ещё и до ужаса упрям. Делюжан до сих пор не знал ничего, с чем он точно соглашался с первого раза. Чаще всего, он начинал спорить всякий раз, когда дело касалось вещи хоть немного серьёзной. Да и не слишком серьёзной — тоже. Он слишком привык спорить и возражать, чтобы отказываться от этого странного удовольствия. Пожалуй, можно было сказать, что раньше это было единственное удовольствие, которое он мог получить.

— Кто — она? — спрашивает министр почти удивлённо.

Он, пожалуй, не знал на свете ни одной женщины, что могла бы им командовать. Даже Милана не командовала им. Направляла, упрашивала — пожалуй. И он соглашался с ней. Но чтобы приказывать… Она никогда ему не перечила, никогда не спорила… Милана делала всё тихо и незаметно, а Делюжан потом соглашался с ней. Возможно, именно так ей и следовало делать. Милана всегда была умной. Очень умной, какой бы простушкой её не пытались выставить. Если она чувствовала, что слёзы помогут лучше — она плакала, если понимала, что любое слово выведет её вспыльчивого супруга из себя — молчала, если знала, что стоит просто подождать — ждала. Она никогда не настаивала. Слишком хорошо понимала, на что может наткнуться. Лирте же просто не было нужды командовать — она была очаровательной маленькой девочкой, которая никогда ни с кем не спорила. Её было легко убедить в чём угодно. А другие… Стал бы он их слушать, даже если бы пытались спорить с ним? Что Моника, что Алесия…

Разве что…