ac0846a334c74b76bf3c8ff10e16ffdc

Сейчас уже ничего не хотелось. Разве что — чтобы его жизнь поскорее уже закончилась. Он давно уже приучил себя ждать — власти, любви, счастья… Первое принёс ему Ричард Брекстейн, предыдущий глава правительства королевства Анэз, второе дала ему Джулия Траонт, эта надменная красавица-принцесса из Орандора, а третье подарила ему Милана Пайверс, скромная девушка из королевства Кайерим, которую он взял в жёны. Не было разве что короны. Но разве нужна она была с тем положением, которое он занимал? Пожалуй, в его случае корона только мешала бы ему… Золото — тяжёлый металл. Он способен мешать в битвах. Как в тех, в которых принимали в древности участие рыцари, полностью закованные в доспехи, так и в тех, в которых принимали участие многие люди теперь — в битве политического влияния, которое теперь больше зависело от умения убеждать, нежели от умения выигрывать турниры.

Пожалуй, Делюжан мог с уверенностью заключить — он был еретиком. Сейчас такими взглядами, как у него, уже трудно кого-либо удивить — полно всех этих молодёжных течений, отрицающих всё на свете. А ещё он никогда не верил в какой-либо из этих непререкаемых авторитетов, о которых все всегда всё знают. В конце концов, репутация — дело весьма относительное. Нельзя смотреть на монету только с одной стороны. Нельзя видеть только хорошее или только плохое. Нельзя считать виноватой только одну сторону. Если монета погнута — погнута она с обоих краёв. Если монета сломана — ни одна из её сторон не будет целой. В жизни не существует ничего, что могло бы похвастаться — и похвастаться ли — однобокостью. Во всяком случае, Делюжан не знал ничего, что могло славиться таким качеством. Обычно подобными мыслями развлекали себя люди помоложе — Яков мог бы, но он отчего-то придерживался более консервативных взглядов. Быть может, именно поэтому они так не ладили, когда Яков был жив? Из-за того, что в чём-то поменялись ролями?

Когда-то давно он спасался от крамольных мыслей, придя домой и обняв свою жену. Милана никогда не понимала его полностью. Но всегда помогала ему. Как могла. И Лирта никогда не понимала. Да и могла ли она понять — эта маленькая хорошенькая девочка? А вот Яков понимал… И Делюжан понимал сына. Должно быть, в этом и была вся причина тех постоянных споров и ссор. В его голове тоже достаточно было того, что никогда не следовало произносить вслух. И горьким опытом наученный, он уже и не произносил этого вслух — приучил себя говорить только то, что от него желали услышать.

И всё же, порой, в редкие вечера Делюжану казалось — он не такой уж плохой человек. И пусть о нём говорят, что угодно. В конце концов, кто с его жизнью не стал бы столь же ворчливым или безразличным? Вполне возможно, что тот, кто при таких же обстоятельствах сделался бы яростным и жестоким. В конце концов, он имел право на то, чтобы сделаться обособленным ото всех после того злосчастного дня. В конце концов, он имел право ненавидеть многих людей из королевства Анэз. Но он не ненавидел их. Точнее — ненавидел далеко не всех.

Разве можно было назвать его ужасным или жестоким просто за то, что он хорошо выполняет свою работу? Если бы каждый человек в королевстве тратил хотя бы половину его усилий, все смогли бы жить лучше. Если бы каждый человек тратил на свою работу все свои силы, ни на что другое просто бы не оставалось времени. Когда была ещё жива его семья, Делюжану ужасно это не нравилось — что эти лорды в парламенте и кипа бумаг в кабинете отнимают у него часы, которые можно было бы провести в домашнем кругу, слушая щебет Лирты, спокойный и мягкий голос Миланы или громкий смех Якова. Но теперь… Теперь ему так было намного проще.

Было совершенно неправильным то, что несколько месяцев назад умерла Алесия — эта двадцатилетняя девчушка, глупая и капризная. Эта девчонка в платьях, что по цвету так напоминали небо, на которое министр так и не мог заставить себя посмотреть. После смерти его семьи весь мир казался ему бессмысленным и пустым — бесплодным, ледяным, чужим… Была бы рядом Джулия — не та Джулия, которой она стала, а та какой была когда-то: капризной девчонкой, знавшей всё на свете и бывшей маяком для него столько лет. Нет, сейчас она была всё та же — насмешливая, изящная, безукоризненно вежливая и своенравная. Но он уже столько лет её не видел… Столько лет её нежные руки не касались его волос так нежно, будто это было самое величайшее сокровище в мире, столько лет он не видел её алых губ, совсем не красивых, изгибающихся в усмешке. Она была само совершенство — и тогда, когда смеялась, и тогда, когда гневалась, и тогда, когда плакала. Делюжан когда-то пытался посягнуть на то, чтобы это совершенство стало его. Но Джулия Траонт была неприступной крепостью. Порой Делюжан смеялся, что она так же неприступна, как была в древности Вирджилисская цитадель. И так же своевольна и прихотлива.