Пожалуй, уже давно следовало передать все дела в руки этому мальчику — Георгу Хоффману. Он был достаточно умён. И достаточно энергичен, чтобы всё сделать правильно. Он был чудным мальчишкой — этот Джордж Блюменстрост. Недаром Делюжан заприметил его тогда. И Якова он поразительно напоминал. Глаза у него были похожие. Смотрели с вечным недоверием и желанием противоречить, бороться… Ох… Принц Денеб тоже был таким — когда ему самому было всего лишь двадцать пять, когда в его груди билось то сильное пламя жизни, которое, как казалось тогда, ничем нельзя загасить. Это позднее уже он узнал, что пламя жизни возможно погасить водой точно так же, как и обычный огонь. И водой той были слёзы. Какой бы ни была сильной утрата, её можно перенести, пока ты молод, пока всё у тебя ещё впереди. Но как перенести это тогда, когда ты не знаешь, сколько именно тебе осталось?..
Пожалуй, и молодых-то многих ему было жаль. Этого холодного и равнодушного Джорджа — мальчишку со страшной грудной болезнью… Когда она сведёт его в могилу? Рано или поздно… И пусть пока он почти не кашляет кровью — во всяком случае, ни разу не кашлял при Делюжане. В конце концов, его жена уже должна была скоро родить — повезёт, если он успеет увидеть своего ребёнка. Пожалуй, действительно, это была не лучшая идея — бросать на этого человека целое королевство. Вполне возможно, что если что-то случится внезапно, это будет не самый худший вариант. Хоффман энергичен, даже несмотря на свою болезнь, сообразителен, имеет опыт работы с лордами из Парламента, знает большинство тонкостей, которым Денебу на момент его вступления в должность регента только предстояло обучиться.
А бедная маленькая Моника, что работала секретарём? Ей приходилось содержать всю свою семью. Немудрено, что она злилась на свою младшую сестру — кажется, ту звали Сарой, — которая убежала из дому и вольна была теперь распоряжаться собой так, как сама считала нужным. Впрочем, можно ли было осуждать Сару за то, что она предпочла быть сестрой милосердия, а не уборщицей в каком-нибудь богатом доме?
А Алесия, которую кто-то убил в подворотне? По правде говоря, он не слишком-то любил эту девочку, когда она была жива — слишком уж сильно она своими безрассудными выходками напоминала ему о том, насколько сильно он одинок. Но её кончина была столь неожиданной, столь шокирующей, что Делюжан просто не мог выкинуть это из головы. Можно ли было назвать её гибель странной? Да, все так и называли её смерть. Можно ли было назвать такой исход закономерным? Само собой. Пожалуй, во всём королевстве не было человека, который не был бы уверен, что конец мисс Хайнтс будет именно таким.
Делюжан с каким-то сожалением замечает, что уже находится в своём кабинете — весь путь от дома до рабочего стола уже пройден. Ему думается, что, должно быть, совсем не такой жизни он для себя хотел в прошлом. Тогда ему хотелось путешествовать, узнавать те тайны давно минувшего прошлого, тогда ему хотелось жить, хотелось видеть и снега Фальрании, и пылающие пески легендарного Сваарда.
Его привлекали те легенды — о могущественном Киндеирне. Тогда как Джулия просто бредила Драхомиром. Ох, это было бы просто чудесно — увидеть не только Осмальлерд, к которому уже можно было привыкнуть настолько, что становилось тоскливо, но и величественный Интариоф. Увидеть бы те места, которые были запечатлены в сказаниях о Расколе, увидеть бы то, что было описано в легендах Йохана… Делюжан видел тот перстень собственными глазами — перстень с алым рубином. И он был уверен, что это был именно тот перстень, а вовсе не подобный. И мисс Траонт — о боги, он привык называть её так, хотя сейчас такое обращение казалось почти нелепым — это казалось забавным. Кажется, она относилась к этим легендам и предметам из них с почти смехом. Ей почти всё в них казалось почти что нелепым.
Джулия смеялась — смеялась над леди Марией, что была первой супругой Киндеирна, смеялась над бесподобной Деифилией, смеялась над воинственной Лилит. И не чувствовала каких-либо угрызений совести. Смеялась так, как смеются над старинными друзьями. По-доброму, легко и весело, с присущим только ей задором. И её красивое, словно высеченное из камня лицо, становилось поистине прекрасным. Взгляд становился намного мягче, и правильные линии теряли свою каменность. Когда Джулия смеялась или плакала, или жалела кого-то, она становилась женщиной. Не той холодной герцогиней, которую знали во многих королевствах, а живой женщиной, из плоти и крови. Женщиной, которой Денебу никогда не суждено было добиться.
И всё же — те места, в которых они тогда бывали, ждали её. Вовсе не принца Денеба. Они ждали не гостя, который в благоговении встанет перед ними на колени. Они ждали старого друга. Они ждали принцессу Джулию Траонт, не ту эксцентричную девчонку, которой её считали в родном королевстве. Нет — они ждали ту, кто чувствовал каждое слово в любой из легенд. Они ждали понимающую женщину, которая сможет простить им ту долгую разлуку, на которую они обрекли её…