ac0846a334c74b76bf3c8ff10e16ffdc

Имя… Да, когда-то оно у него, пожалуй, было. Нет. Оно точно у него было. Когда-то давно его звали Йохан. Так назвал его отец. Так его звали те четырнадцать лет до той изменившей его судьбу встречи. Под этим именем узнал его Танатос. Под этим именем в четырнадцать лет он стал частью чего-то грандиозного, великого, что только мог выдумать бывший послушник Чёрного ордена. Йохан, Танатос и Хелен — так они начали свой путь. Под этими именами. И сам странник в то время ещё был дорог самому себе… Сейчас уже нет. Сейчас уже его жизнь подходила к своему логическому завершению — в какой-то канаве или просто на голой земле.

Имя… Когда-то давно он любил примерять на себя многие имена. Как он только себя не называл… В одном из трактиров лет двадцать назад он назвал себя Либором. Кажется, тогда он ещё повздорил с Танатосом из-за того, что тот проиграл в карты крупную сумму. Либор… Кажется, это имя в переводе с какого-то там языка — Йохан всё равно знал многие из них — означало «свобода». Как же это, всё-таки, забавно.

Всё это было так давно… Теперь у него нет имени. Ни одного из них. Теперь ему это не нужно. Теперь он просто бард, просто странник, просто нищий певец, просящий подаяния. Он лишился права называть кому-либо своё имя. Лишился права называть себя так. Сейчас он лишь тень того человека, которым был когда-то. Теперь у него постоянно болят ноги. Он почти не может ходить. Но постоянно идёт, наплевав на всё. На всё, кроме памяти, которая у него осталась.

У Йохана худое и обветренное лицо. Должно быть, весьма некрасивое. Он привык ходить почти что постоянно. Он всю свою жизнь провёл, бродя по этим невиданным просторам. Просто когда-то давно Отступник был не один. Одиночество слишком сильной болью отзывается в его сердце. Режет, словно тупым ножом. Иногда Йохан завидовал Танатосу — тот по природе своей мог быть один. Йохану никогда не подвластен был этот дар. Лица мёртвых друзей проносятся перед его глазами каждый раз, когда он пытается заснуть. Асбьёрн… Этот вздорный мальчишка, что умер первым, убив их самого злейшего врага. Этот гневливый ребёнок никогда не мог не утащить кого-то в Бездну за собою. Потом погиб Оллин. Человек, который всегда казался изнеженным и расслабленным. Он защитил Йохана тогда. Закрыл собою. И был убит. Хелен погибла третьей. Прорвалась. Заколола жреца. Отомстила. Киар и Калэйр погибли почти одновременно. Йохан видел лишь их мёртвые тела. Обезображенные тела. Он был в другом месте в момент их гибели. Уенделл. Он был следующим. До чего же страшная смерть — он заживо сгорел. Йохан до сих пор не может вспоминать его криков без содрогания. Изар и Лилит подорвали себя вместе с той крепостью, в которой находилась в тот момент большая часть их противников. Саргон в той битве погиб последним. Был заколот. Справедливый и честный — он даже подумать не мог, что кто-то посмеет заколоть его из-за спины. Потом сбежал Ратмир. Сбежал… Не дождавшись суда. Йохан уже не винил его — любой поступил бы так же. Просто у самого барда никогда не было такой возможности — он был почти что калекой. Потом был суд. Приговор. Страшный приговор. Для всех них. Сам Йохан, Танатос и Деифилия оказались заперты в «карманной вселенной» — страшном орудии пыток. Драхомир оказался в тюрьме. Якобина фон Фюрст — вот было имя той женщины, что должна была пытать его. И это было вдвойне страшно, ибо что может быть хуже отвергнутой женщины? «Чернокнижник» предпочёл всадить кинжал себе в сердце, когда понял, что втроём они обречены на гибель от голодной смерти. Деифилия умерла позже — случился выкидыш. И лишь в последние минуты своей жизни она призналась, что… Нет, вспоминать об этом слишком больно. Йохан не будет этого делать.

— А смысл его произносить? — вздыхает он — человек, обрекший себя на жалкое существование, — и как-то тяжело смеётся. — Все те, кто мог бы меня называть моим именем, либо мертвы, либо в заточении. Либо предатели. Меня некому называть моим старым именем. Поэтому я предпочту все наименования, которые присущи моему роду занятий.

Да… Так будет вернее. Он всего лишь бард. Лучше будет, если это светлое дитя не будет и знать, что когда-то смело знать и видеть Отступника Йохана. Что бы там ни было — Сонм не совершил ничего, что было бы слишком губительно для их мира. Напротив — они спасли его. Спасли. И оказались совершенно не нужны. Потому что люди ещё были не готовы принять то, что было для них сделано. Тогда это был единственный выход. И не вина Сонма, что не было времени на то, чтобы пытаться кого-то в этом убедить. Они просто сделали — перевернули, разрушили, сожгли. Они зажгли солнце. И хоть кто-нибудь был им за это благодарен? Никто бы не выжил, никто — так разве не даром небес были их попытки расшевелить это всё? Людей осталась лишь небольшая горстка — это не беда. Беда была бы, если бы никого не осталось.

— «Странник»? «Бард»? «Нищий»? — смеётся девчонка, продолжая за ним идти.