ac0846a334c74b76bf3c8ff10e16ffdc

— Ты даже не представляешь, насколько, — стонет Феликс Кордле, опускаясь на подушки.

Представляет… Она представляет. Феликс всегда знал, что его сестра — самое терпеливое существо во всей вселенной. И тогда, в детстве, она переболела оспой. Кому, как не Феликсу помнить, насколько ей было больно.

Она смотрит на него понимающе. И с благодарностью. Тогда, двадцать лет назад, он заразился от неё оспой, когда вот так пробрался к ней в комнату. Тогда… Неужели, она помнит? Неужели, помнит тот день, который он провёл вместе с ней? После этого дня Феликс заболел. А сейчас он надеется, что Эдит не заболеет, заразившись от него.

— Ох… Боги наказывают тебя, Феликс… — с сочувствием произносит Эдит, нежно гладя Феликса по голове. — Это значит, что они тебя любят.

Жалеет. Жалеет его! Его — человека подлого и развратного, которого никто уже на свете не любил. Жалеет… Какая же она добрая… Почему она такая добрая?! Феликса это безумно злит. Он не заслуживал этой доброты! Он куда больше заслуживал того леденящего презрения, с которым к нему относились все остальные. Феликс сжимает пальцы Эдит в своей руке слишком сильно — девушка едва заметно хмурится и едва сдерживает стон. Только это заставляет Кордле разжать свои пальцы. Причинять ей боль ему совершенно не хочется…

Знаешь, почему?

Эдит тяжело вздыхает и начинает гладить его по голове, перебирать его спутанные, слипшиеся от пота волосы. Понимает… И от её понимания становится ещё более горько. Как ей не противно касаться его сейчас? Он ведь порой был так непростительно жесток к ней — словами, своими насмешками и язвительными замечаниями…

Смеялся не над её внешностью — нет, этого он никогда себе не позволил бы. Смеялся над её набожностью, над её религиозностью. Сам он никогда ни во что не верил. Считал себя выше всего этого. И ужасно гордился этим. Но Эдит верила. Мать как-то говорила, что верит и молится сестра Феликса так истово просто потому, что больше у неё никогда в жизни не будет ничего другого. Эдит вряд ли когда-нибудь выйдет замуж. Вряд ли когда-нибудь родит ребёнка. Она обречена вечно быть приживалкой в доме брата или сестёр.

— Уверяю тебя, сестра — им плевать на меня, — пытается рассмеяться герцог. — Вам всем на меня плевать. Я не нужен никому из вас.

У неё лицо всё в рубцах от оспы. Несправедливо, что эта болезнь не пощадила её красоты — в детстве она была необыкновенно красивой девочкой. Несправедливо, что эта болезнь пощадила его лицо. Это он должен был оказаться на её месте. Но всё случилось так, как случилось. И за это Феликс почему-то чувствовал себя жутко виноватым перед ней, хотя вины его ни в чём не было. Он был виноват только в том, что оспа не изуродовала и его тоже.

Мать и отец считали это чудом. Феликс считал чудовищной несправедливостью.

— Не говори так, — ласково бормочет Эдит. — Ты всем нужен, Феликс… Ты мне нужен.

Оба они знают, что правда — лишь последнее. Никто больше не был и не будет к Феликсу Кордле так добр, как была добра его сестра. Всем остальным на него плевать. Он — лишь наследник огромнейшего состояния. И его сестра Розалинда будет лишь счастлива его смерти — если Феликс умрёт, всё состояние достанется её старшему сыну. В семье Кордле нет сыновей, кроме Феликса. Виолетта тоже будет рада смерти брата. Он порядком портил порой ей жизнь. Только Эдит была так добра к нему, что не держала зла за все те гадости, произнесённые Феликсом в её сторону…

Он хватается рукой за рукав её вязанной кофты. Цепляется своими тонкими пальцами. Она — единственный человек, которому он нужен. Наверное, поэтому он всегда так старался проводить с ней больше времени, чем с остальными сёстрами. В детстве Розалинда и Виолетта даже обижались на него. Потом им стало плевать на него.

Обе — красавицы. Обе легко вышли замуж. Им никогда и не нужна была поддержка брата. Сколько Феликс их помнил — они всегда держались вместе. Красивые, язвительные, насмешливые — в этом они всегда были похожи. Феликс сам был точно таким же. А Эдит… Эдит всегда была добрее их всех. И дело было не в её уродстве. В детстве она тоже была добрее их.

Потому что каждый в этом мире — чудовище.

Он тянется к ней рукой, хочет снова сжать в своей ладони её тонкие пальцы. И одновременно боится это сделать. Он — словно капризный ребёнок. Ребёнок, который сердится на то, что ему чего-то не дали. Ребёнок, который устал, которому плохо, который боится сделать что-то не то. Он почти плачет от жалости к самому себе и от ужасного чувства вины.

А Эдит всё гладит его по голове, всё перебирает его спутанные волосы. И он постепенно забывается… Проваливается в душную темноту своих снов. Феликс надеется на то, что из-за этого ему станет хоть чуточку лучше. Он смутно чувствует, как Эдит осторожно переворачивает его зачем-то набок. Он совершенно не понимает, зачем она это делает.