А также их родители

мать семейства, эстетствующая домохозяйка;

Сандро – сын номер уан, мечтатель и художник;

Мишка – сын номер ту, гаер и паразит.

Мать: Какое счастье – они в кроватях! Сейчас рухну на диван, и полчаса меня не трогайте…

Сандро, Мишка (путаясь в длинных пижамах, застенчиво): Мы голодные!

Отец: Я бы тоже чаю выпил, что ли…

Мать: Знаете анекдот про говорящую лошадь? Которая мечтала – скорей бы сдохнуть! Ладно, намажу вам хлеб джемом…

Сандрик (чрезвычайно светским тоном): Ну, как тебе маленькая девочка? Понравилась?

Отец: Какая девочка?

Мать (расплываясь в блаженной улыбке): Какая у Таты деваська! Славная, масюсенькая такая – нежная, как облачко!

Сандро (с нажимом): Ну и ты не захотела сестру?!

Мать (ехидно): У меня уже есть сестра, в отличие от вас.

Сандро (смущенно): Ах да. Кхм. Я имею в виду – сестру для нас?

Мать: Я-то здесь при чем?! Этим пусть занимается ваш папа.

Отец: Я готов хоть сейчас!

Мать: Да я не это имела в виду. Ну и куда мы ее положим?!

Сандро (мечтательно): Я так люблю малышей. И они меня тоже любят.

Мать: Да, ты добрый малый.

Мишка (встревая в разговор): И меня любят! И я добрый! Я када бальсой был, я был такой добрый!

(Все скептически смотрят на Мишку, ничтоже сумняшеся трескающего бутерброд.)

Сандро: Ну да, прямо сама доброта. А кто девочку в саду поцарапал?!

Мать: Боже мой, Мишка, за что ты ее поцарапал?

Мишка (с ленцой): За щеку!

Отец: Раз получила – значит, было за что.

Мать (сверкая глазами): Вот свои пять копеек не надо вставлять, я ребенка спрашиваю! Так за что… нет, почему ты ее поцарапал?

Мишка (чавкая, после паузы): Я не могу сказачь.

Мать: Миша, если ты будешь обижать девочек… Что же ему такого сказать, чтобы проняло?

Отец: Скажи, что девочки его любить не будут.

Сандро: А что в них хорошего?!

Мать: Так! Быстро чистить носы, отлить в унитаз – и в кровати! Миша, куда с грязными щеками!!! Боже мой, вы меня сегодня доконаете…

Сандро, Мишка (встревоженно): Что с тобой? Мы тебя вылечим! Мы твои доктора!

Мать: Да усните же скорее!!! Это лучшее лечение!

(Дети под одеялами, торчат только преданные носы.)

Мать: Знала бы, кто придумал вечерний чай, – пристрелила бы…

(Отец индифферентно готовит себе чай самостоятельно. Картина всеобщего умиления.)

ЗАНАВЕС

Послушайте мать двоих детей: самое трудное в выращивании детей – это уложить их спать. Честное слово.

По вечерам у меня самое тяжелое время – пока Мишка угомонится и уснет, он вытрепет мне и Сандрику все нервы.

– Я ни хачю спачь! Мне ниинтиресна спачь, мне интиресна сматречь тиливижар! – возмущенно сверкая угольно-черными глазами, вещает он с подушки.

– Уберите его отсюда, как я завтра в школу встану?! Замолчи, или я тебя выброшу в окно! – выходит из себя мирный Сандрик.

После двухминутной нотации о том, что во всем мире ВСЕ дети ложатся спать, а не один гонимый матерью любитель мультиков, Мишка мрачно примиряется с действительностью, но только в обмен на мое присутствие в спальне.

Поговорив вполголоса в полумраке о том о сем, бунтарь приходит в благодушное настроение и сообщает, что придумал песню. Начинавший засыпать Сандрик поднимает голову и с интересом слушает.

– Ну, начинай, – подбадриваю я автора.

– Асьмино-о-ог! Иде-от, иде-от, иде-ооот!

А кракади-и-и-л

Сонца праглати-и-и-л! Асьминог прыгнул на ниво-о-о!

И сонца выскочила из кракадила-а-а!!!

И кракадил сдо-о-ох!!!

Мишка удовлетворенно замолкает, ожидая наших оваций.

– Какой ты молодец, Мишка! – восклицаю я, пытаясь одновременно заткнуть гогот Сандрика. – А еще новую песню можешь придумать?

Мишка презрительно косится в сторону брата и отвечает:

– Еще одна есть. Про кота.

Сандрик фальцетом вздыхает и вытирает слезы. Мишка набирает полную грудь воздуха и запевает:

– Кот идет, идет, иде-о-о-от!!!..

А рядом асьминог!!!

Все, больше терпеть невозможно. Мы с Сандриком дослушиваем арию, корчась на полу.

– Ну все, хватит, – спохватываюсь я. – В школе будешь сидеть с чугунной головой!

– А ты со мной полези, – командует младший. Чем бы его усыпить? Одна знакомая давала дочери сибазон: иногда мне это кажется самым безболезненным выходом.

Укладываюсь рядом с Мишкой и пробую загипнотизировать его сказкой. Я хорошо рассказываю: на «картошке» на первом курсе, помнится, вся филфаковская группа номер «шесть» засыпала под рассказы О’Генри в моем исполнении.

Мишка таращит глаза, вертится и, не дав дойти даже до завязки сюжета, заявляет, что сказок не любит.

Интересно, откуда он это понял – еще ни разу не услышал ни одной сказки до конца.

– Тогда я тебе спою колыбельную, – медовым голосом говорю я и начинаю петь. Между прочим, у меня семь классов музыкальной школы и четыре года практики в хоре. По-моему, очень даже трогательный, нежный материнский голос, с любовью выводящий «Спи, моя радость, усни», должен его обаять.

– Закрой рот, – с невыносимым снобизмом я бы еще могла смириться, но Мишка вполне дружелюбен. Обиженно замолкаю, пусть засыпает сам.

– А я так любил, когда ты мне пела колыбельные, – свешивается сверху Сандрик: он не упустит случая показать мне преимущества первого сына над вторым. – Лучше расскажи какой-нибудь фильм про нас!