А также их родители

Я отпустила скрюченную посиневшую руку, и тут меня стукнуло: главный герой идиот – у него в руках младенец, а он тут выкобенивается! Папачос в лютом приступе адреналина сжимал Мишку, как тюбик с засохшим клеем – того и гляди, кишки полезут. Но младенец молчал!

– Ребенка задушит, – жизнерадостно прокомментировал все тот же голос из массовки.

– Оставь машину, пусть забирают! – заорала я, и публика шарахнулась прочь, образовав возле меня полынью. Оказавшись в центре светского скандала, я собралась бежать через улицу вместе с рыдающим Сандриком, чтобы забрать младенца, но тут наша машинка решила взять огонь на себя и показала класс: она взвыла и заглохла!

– Бензин, что ли, кончился? – азартно строила предположения публика. Давид спрыгнул с бампера и рванул к дверце, но не успел: за долю секунды угонщики вырвались из машины и исчезли в ближайшем подъезде. Публика ожила и загомонила, немедленно повалив к месту событий.

Я и Сандрик, не чуя ног, в общем потоке неслись к месту происшествия. Бледный главный герой наконец понял, почему у него не работает левая рука, отклеил Мишку от груди и с размаху закинул на заднее сиденье. Младенец перекувыркнулся и сел на попу.

– У ребенка шок? Почему он не плачет?! Мишка, что с тобой?

– Пичь, – недовольно сказал младенец.

Зрители хлопали по плечу главгера, и все наперебой предлагали помощь.

Парковщик показывал большой палец и одобрительно мычал.

– Братан, хочешь, найдем их? – деловито спросил развязный парень в черной рубашке. Скорей всего, он принимал экзамен по угону, поставил «неуд» и намерен был порвать непутевых абитуриентов в клочья.

– Кто тебе тут братан, – отмахнулся адреналиновый папа и скомандовал: – Быстро сели, и чтоб я вашего звука не слышал!

Мы безмолвно заняли места и ждали дальнейших указаний от неожиданного папы.

– Суки, – пробормотал папачос, пытаясь вставить ключ в замок зажигания. – Покорежили своими железками!

– А вот там что-то валяется, – робко высунулась я. – Может, этим завести?

Папачос поднял с пола брошенный абитуриентами рабочий инструмент и сказал, что это наш последний шанс.

Машинка посопела, как старая кляча, но все-таки завелась.

– Сидите тихо, нигде останавливать не будем. И все молчите, – сказал папа таким тоном, что дети синхронно закрыли глаза, вырубились и дрыхли, как суслики, до самого дома.

– А почему она заглохла? – вдруг вспомнила я уже перед самым домом.

– Потому что бензин был плохой, – коротко ответил герой дня.

Честный ребенок

Папочка укладывал детей спать буквально раза два.

То есть два вечера подряд: был острый приступ родительской любви, удачно наложившийся на внезапные свободные вечера. В общем, в некотором роде экстрим, приятно щекочущий мои нервы.

Дальше – как всегда: папочка на встрече, укладываю я.

Собралась было подзаткнуть одеялки и учесать к компу, как слышу сдавленные рыдания.

– Мишка, ты чего?

– Ыых… уууыы… бээуу… ввввыыыиииююуууу…

– Ну что опять с тобой?! Ладно, двигайся, я с тобой прилягу.

Вытерев мокрую мордашку, интересуюсь в темноте:

– И вот чего ты, чуть что, рыдаешь?

– По папе… соскууучился…

– Ах ты мой славный малыш! Ведь папа же работает.

Со звоном высморкавшись в салфетку, Мишка холодно замечает:

– Какая работа может быть ночью?!

– Ну мало ли какая: встречи там, то-се. Работа – это, брат, тебе не фуфел какой-нибудь.

Мишка начинает завывать по новой.

– Да что у тебя за любовь разыгралась к папе! Ты вообще кого больше любишь – папу или маму?

– Самый идиотский вопрос, – мрачно комментирует сверху Сандрик.

– Тебя не спрашивают! А, Мишка? Ну как – папу или маму?

– Папу, – прерывисто вздыхая, отвечает честный и безыскусный мальчик Миша.

– Ну ничего себе, – удивляюсь я.

– Да он просто маленький и соскучился, – спешно пытается исправить положение Сандрик.

– Да я не обижаюсь – пусть любит на здоровье, – вытираю я очередную порцию слез с Мишиной мордахи.

Все поняли, что наш папа – совершенно прекрасен? То-то же. Согласно правилу двух полицейских, ему досталась роль «доброго».

Он видит детей только вечером – они уже отвоевали со мной длинный день, уроки сделаны, зубы вырваны, носы промыты, перемирие и всеобщее братание! Он воркует над детьми, а они виснут у него на шее, стрясая монеты, потому что злой полицейский денег не дает, а только скрипит насчет того, что все в жизни надо заслужить честным трудом.

Чтобы отец почувствовал всю глубину отцовства, в начале пути я давала ему карт-бланш, но чаще всего убеждалась, что очень зря.

Например, после каждой прогулки без меня дети возвращались домой грязные по самые уши и непременно мокрые.

– Почему? – резонно вопрошала я, стаскивая штаны с Сандро в полном отчаянии от грядущего внепланового бронхита.

– Мяч упал в озеро, а откуда я мог знать, что он за ним бросится в воду?!

Бывало и похуже.

В один прекрасный день папачос решил прогулять пятилетнего Сандрика, чтобы тот перестал мучиться ревностью к новорожденному младшему братцу. Я в блаженном покое пользовалась дома заслуженным почетом и уважением. Какое счастье – думала я, – дожила: один ребенок спит в парке с няней, второго заткнула папаше, свобода!