Позволяйте все, – сказать нельзя и не должно. Есть книги безусловно вредные, именно те, которые возбуждают и воспламеняют бурные страсти. <…> Страсть, возбужденная книгою, – вино фальшивое и вредное для здоровья. Если не запретить его продажу, то люди могут отравиться. Крепких желудков не много и для них могут быть исключения,
– пишет И. В. Киреевский в письме А. И. Кошелеву[1304]. «Соборное» искусство предполагает преодоление эстетического идеализма. Вслед за любомудрами И. В. Киреевский писал о необходимости синтеза искусств, в котором приоритет принадлежит музыке.
И. В. Киреевский считал, что «искусство не выражает ничего, а только обозначает, намекает на что-то»[1305]. «Оно не воплощение мысли, а тень ее, ее второй отблеск»[1306]. Необходим внутренний опыт, чтобы понять произведение искусства. Мысли И. В. Киреевского об искусстве перекликаются с идеями С. Н. Булгакова, который в работе 1917 года «Свет невечерний» назвал искусство «ветхим заветом» красоты. Его сила в том, что оно в своих художественных символах обладает ключом, отверзающим эту глубину: «<…> искусство <…> не имеет самодовлеющего значения <…> оно <…> есть <…> лишь зов, обетование, величавый жест, <…> упадающий в бессилии»[1307].
Ранние славянофилы, вслед за В. Ф. Одоевским, подчеркивали важную роль поэтического инстинкта в творческом процессе. Впоследствии русский мыслитель И. И. Лапшин скажет, что мысль рождается из чувства. Ученый испытывает первый восторг, первый жар, первую горячку художника. В ранней статье 1906 года «О трусости мышления» И. И. Лапшин писал, что только люди, в высокой степени одаренные тонкою эмоциональною восприимчивостью, могли осуществить и в искусстве, и в науке, и в общественной жизни нечто, имевшее прочное значение. Часто острое логическое мышление и способность глубоко чувствовать встречаются в одной душе[1308]. А. С. Хомякову, И. В. Киреевскому близок идеал цельного знания, в котором внутреннее ведение сочетается с научными знаниями и художественной интуицией.
Любопытны мысли ранних славянофилов об иконах. И. В. Киреевский считал, что икона способна впитывать в себя энергию молящихся, но сама по себе икона – это просто доска с изображением. Для А. С. Хомякова «икона не есть религиозная картина, точно так же, как церковная музыка не есть музыка религиозная»[1309]. «Произведения одного лица, они не служат его выражением; они выражают всех людей, живущих одним духовным началом: это художество в высшем его значении»[1310]. Икона есть «выражение чувства общинного, а не личного, она требует в художнике полного общения не с догматикою Церкви, но со всем ее бытовым и художественным строем, так, как века передали его христианской общине»[1311]. Икона, по А. С. Хомякову, настолько доступна русскому человеку, насколько «он живет в полном согласии с жизненным и духовным бытом Русского народа»[1312]. Мыслитель считал, что икона «возможна только в церкви, в единстве церковного созерцания», поэтому «стоит она так много выше всякого другого художественного произведения, – пределом, к которому непременно должно стремиться художество»[1313]. Ранние славянофилы сходились в оценке Мадонны Рафаэля[1314]. И. В. Киреевский считал, что Рафаэль «обозначил невыразимое»[1315]. Для А. С. Хомякова Мадонна Рафаэля – совершенство, высшее изо всех произведений искусства, но философ не находил в ней иконы: «…никто так не поставил бы Христа: это итальянская затея великого Рафаэля, и она вас расстраивает»[1316].
А. С. Хомяков писал о важной роли логического сознания, неподвластного страсти, выступающего как внешний закон, который возвращает временно помраченный дух к внутреннему закону. По А. С. Хомякову, логическое сознание – якорь спасения в философском творчестве. Неопределенность логического знания, которое является внутренним руководителем, укрепляющим волю, приводит к слепоте, шаткости, непоследовательности, одичанию, искажениям.
О значении и сущности философского творчества полнее всего написал И. В. Киреевский. В своем дневнике он разрабатывал проект православной философии, которая должна стать стержнем культуры будущего и связать воедино внутреннее и внешнее творчество. Философия, по И. В. Киреевскому, занимает особое место, она «общий итог и основание всех наук»[1317], проводник мысли между ними и верою. С одной стороны, она сопрягается с высшими вопросами веры, а с другой, прикасается к развитию наук и внешней образованности. Характер господствующей философии зависит от характера господствующей веры.