99 глупых вопросов об искусстве и еще один, которые иногда задают экскурсоводу в художественном музее

Но он стремился в Москву не для того, чтобы сделать карьеру или найти высокооплачиваемую работу. Малевич был убежден, что именно в Москве живут все самые великие русские художники и только у них он сможет научиться писать картины. Рисовать и стать художником Казимир мечтал с детства, но суровый отец не одобрял того, что называл «фантазиями» сына. Когда папа умер, удержать Казимира уже не смог никто.

Через три года мечта Малевича сбылась практически полностью. Он официально стал москвичом, начал заниматься в частной студии Федора Рерберга, участвовал в выставках «Бубнового валета», «Ослиного хвоста», Союза молодежи и прочих художественных акциях с левацким уклоном. Казимир даже смог забрать в столицу семью, а значит, деньги у него появились. Впрочем, очень скоро с женой он все же расстался, по слухам, уличив ее в измене, и тут же женился во второй раз. Его новая супруга Софья Рафалович была дочерью преуспевающего московского врача-психиатра, так что в приданое Малевич получил прекрасную дачу в Немчиновке.

Устроив таким образом свой быт, он смог полностью отдаться творчеству, а главное – разработке своей собственной художественной теории. Малевич, по воспоминаниям современников, был человеком не слишком образованным и культурным, зато он был феноменально восприимчив и обладал потрясающей уверенностью в себе, какой-то по-настоящему гениальной харизмой.

Сначала его потряс Моне, затем Сезанн и Матисс, а чуть позднее Брак и кубисты. И все эти новые и новейшие художественные направления Малевич умудрился воспринять и переосмыслить, переплавить в собственную художественную систему.

То, что в конечном итоге придумал Малевич, он назвал супрематизмом. Свою художественную концепцию он изложил в брошюре 1915 года под названием «От кубизма к супрематизму. Новый живописный реализм». Это было вполне в духе времени, поскольку с начала XX века все, кто создавал новые течения в живописи, начинали с того, что излагали свои взгляды на искусство в отдельном трактате.

По сути, супрематизм Малевича – это геометрическая абстракция, попытка из разноцветных плоскостных геометрических фигур составить некие композиции, выражающие «абсолютные начала реальности», которые художник постиг интуитивно.

Вот в чем фокус. Мы не просто накладываем красные треугольники на желтые круги и перечеркиваем все синими линиями, мы пытаемся таким способом объяснить всем окружающим, как устроен этот мир и в чем смысл бытия. Но главное, мы сами в это искренне верим.

А потом появляется черный квадрат. Эта картина впервые была представлена публике более ста (!) лет назад, на футуристической выставке, состоявшейся в конце 1915 года в петроградской галерее Н. Добычиной. Выставка называлась «Последняя футуристическая выставка „0,10“», что было никому не понятно (и не совсем понятно до сих пор), но привлекло внимание публики, на что устроители, собственно, и рассчитывали. Малевич представил на выставке 39 картин, и «Черный квадрат» был только одной из них. Хотя художник постарался разместить его в «красном углу», а значит, предполагал, что именно «Квадрат» будет вызывать основной интерес у публики.

Конечно, появление такого произведения искусства не могло не вызвать желанного скандала, на что и сам художник, и устроители мероприятия, очевидно, и рассчитывали.

Скандал ведь во все времена считался лучшим рекламным ходом (вспомните современных так называемых звезд из бесконечных ток-шоу на нашем телевидении). А Малевич, давая отпор своим критикам, произнес исключительно важную фразу, из которой, вероятно, и выросло впоследствии все концептуальное искусство, весь акционизм, все самые новаторские художественные течения XX века. Он сказал: «Секрет <квадрата> состоит в самом акте творчества». И черный квадрат нужно воспринимать как просто черный квадрат, а синий треугольник как просто синий треугольник.

Конечно, в этой черной геометрической фигуре все равно все ищут какой-то особый глубокий смысл. Одни видят в ней первоформу в бесконечном космическом пространстве, обозначенном белым фоном, из которой рождается все сущее. Другие – черную дыру, кратчайший путь в иные миры. Даже Александр Бенуа, эстет и мирискусник, глубоко возмущенный хулиганскими, как он полагал, выходками футуристов, и то говорил о «Черном квадрате» как об «…иконе, которую господа футуристы ставят взамен Мадонны…» Бенуа вкладывал в это сравнение весь свой сарказм, но Малевич почти всерьез настаивал на сакральности своего произведения: «…квадрат черный и есть образ Бога как существа его совершенства в новом пути сегодняшнего начала».