Читаем 812c16bc4d48fdee984253428f1a0f6d полностью

Не знаю, что ты сказал Констанс, но факт в том, что я поверил обещанию о доме, а оказалось - от меня ждут, что я буду добывать деньги. Когда я больше не мог этого делать, меня бросили на произвол судьбы. Это - наигорчайший опыт горчайшей жизни. Ужасный удар. Это должно было произойти, я знаю, что мне лучше никогда больше с ним не видеться, я не хочу его видеть - мысль об этом наполняет меня ужасом.

Следует пояснить сказанное Оскаром в этом письме о своей жене Констанс: подписав документ о раздельном жительстве супругов, оформленный перед освобождением Оскара, миссис Уайльд обязалась выплачивать Оскару 150 фунтов на жизнь, при условии, что содержание будет отменено, если Оскар когда-либо начнет жить под одной крышей с лордом Альфредом Дугласом. После отмены содержания Оскар уговорил Роберта Росса попросить жену возобновить выплаты, и, несмотря на отмену содержания, миссис Уайльд продолжала высылать Оскару деньги через Роберта Росса, при условии, что ее муж не узнает, откуда эти деньги. Росс, который тоже высылал Оскару 150 фунтов в год, возобновил эти выплаты, как только Оскар бросил Дугласа.

Моя дружба с Оскаром Уайльдом, которая прервалась после его выхода из тюрьмы из-за глупой колкости, направленной скорее против посредника, которого он ко мне прислал, чем против него, возобновилась в Париже в начале 1898-го года. Я рассказываю об этом небольшом недоразумении в «Приложении». Я никогда не чувствовал по отношению к Оскару Уайльду ничего, кроме сердечной привязанности, и как только я приехал в Париж и с ним встретился, я объяснил ему то, что казалось ему недоброжелательностью. Когда я спросил Оскара, как он жил после освобождения, он сказал просто, что поссорился с Бози Дугласом.

Я не придал этому особого значения, но не мог не заметить невероятные изменения, которые произошли с Оскаром после жизни в Неаполе. Здоровье у него было практически столь же хорошее, как всегда. На самом деле, тюремная дисциплина и два года тяжелой жизни так пошли ему на пользу, что его здоровье оставалось прекрасным почти до самого конца.

Но его манера поведения и отношение к жизни снова изменились: теперь он напоминал успешного Оскара начала девяностых. Кроме того, я уловил в его речи отголоски более холодной и мелочной натуры: «Все разговоры о перерождении - просто чушь, Фрэнк. Никто никогда на самом деле не меняется и не перерождается. Я - тот, каким был всегда».

Оскар заблуждался: он вновь вернулся к прежнему языческому кредо, но он был прежним. Теперь он был безрассуден, но не бездумен, и, если немного углубиться в его душу, он был угнетен, почти в отчаянии. Он познал смысл страдания и сострадания, их ценность. Он отвернулся от этого, верно, но он не мог больше вернуться к языческой беззаботности и беспечной радости жизни. Он старался изо всех сил и почти преуспел, но усилия оказались тщетны. Теперь кредо Оскара звучало так же, как в 1892-м году: «Добудем столько удовольствий, сколько возможно, из быстротечных дней, потому что ночь придет, и нас окутает вечное молчание».

Старая доктрина первородного греха, которую мы теперь называем атавизмом: самая изысканная из садовых роз, если позволить ей расти без дисциплины и ухода, через несколько поколений снова станет обычным шиповником без запаха на нашей изгороди. Именно такой атавизм проявился у Оскара Уайльда. Наверное, следует принять тот факт, что древнегреческий язычник в нем оказался сильнее христианских добродетелей, которые проявились благодаря тюремной дисциплине и страданиям. Постепенно, поскольку Оскар вернулся к своей прежней жизни, уроки, выученные в тюрьме, кажется, забылись. Но на самом деле возвышенные мысли, с которыми он жил, не были утрачены: его уста опалил божественный огонь, его взор увидел мировое чудо сочувствия, жалости и любви, и, как ни странно, этот дар высшего зрения, как мы вскоре увидим, перевернул его личность, таким образом уничтожив его способность к творчеству и полностью разрушив его душу. Второе падение Оскара, на этот раз - с большойвысоты, оказалось смертельным, теперь он больше не мог писать. Теперь это очевидно в ретроспекции, но тогда я этого не понимал. Переехав к Бози Дугласу, Оскар отбросил христианскую доктрину, но впоследствии он признавал, что "De Profundis" и «Баллада Рэдингской тюрьмы» - лучше и глубже, чем его ранние произведения. Он вернулся на языческие позиции, внешне и на время он снова стал прежним Оскаром с его древнегреческой любовью к красоте, ненавистью к болезням и уродству, и, встречая родственную душу, он буквально упивался веселыми парадоксами и блестящими вспышками юмора. Но Оскар воевал сам с собой, словно мильтоновский Сатана, всегда помнящий о своем падении, всегда сожалеющий об утрате владений и из-за этого расщепления сознания неспособный писать. Вероятно, именно из-за этого Оскар более, чем когда-либо, погрузился в разговоры.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии