7c022cd926f447c6c6400001999174ac

- Ты стал мудрее, Бёльверк, с нашей последней встречи. И ты прав. Мне не нужен мед.

Выпрямляется в полный рост, возвышаясь, нависая над Одином, точно огромная скала. Шепчет вкрадчиво:

- Знаешь ли ты, что такое месть, Всеотец? Мудрецы говорят, это эхо проигранного сражения. Тысячелетиями мой народ слышал лишь его. Постыдное напоминание о нашей слабости. Но все изменилось. Эхо превратилось в набат. Мои сыны, наконец, откликнулись на него. На призыв сражаться и убивать. Ибо огненные великаны должны выполнить предначертанное судьбой. Начать Рагнарёк.

Голос Сурта набирает силу, разносится под сводом пещеры. Остророгая корона жуткой, изломанной тенью пляшет на стене.

- Ты спрашиваешь, чем можешь выкупить жизнь своего сына?

Один невозмутимо склоняет набок голову, делает мягкий, приглашающий жест рукой – слушаю, говори.

И Тора прошибает холодный пот. Этот жест… Боги Всевышние, этот жест!..

Сурт окидывает Одина издевательским взглядом. Растягивает губы в оскале.

- Для этого тебе придется пожертвовать всем, что тысячелетия защищал. Вот моя цена, Всеотец. Твоя жизнь и Вечное Пламя, что хранится в Асгарде, в обмен на жизнь твоего сына и его спутников.

Лицо Одина искажает холодная змеиная усмешка. Медленно размыкает сцепленные за спиной руки.

С остановившимся сердцем Тор смотрит на подсохшую корку запекшейся крови на ладонях. На идеально прямую спину. Вскинутый подбородок.

Перед глазами беззвучно расцветают черные пятна.

И спокойный, уверенный ответ – словно удар ледяным клинком:

- Я согласен. Хеймдалль!

Яркая вспышка на миг ослепляет глаза, и Сурт медленно, неверяще смотрит на круглую, глубокую чашу у своих ног. Заключенное в ней пламя переливается, дрожит, вспыхивает, словно живое существо. Языки огня поднимаются над текучей поверхностью, извиваются в бешеном танце, будто тысячи змей. Зрелище настолько прекрасное, что от него невозможно оторвать глаз. И Сурт смотрит – жадно, неистово – точно никак не может поверить. А затем вскидывает голову и издает победный рев, сотрясающий своды пещеры.

А Один, наконец, оборачивается. Смотрит Тору прямо в глаза. И вот теперь в его взгляде видно все.

Нежность. Захлестывающая, невероятная, до слез, до боли, до остановки дыхания. И тоска – невозможная, острая. Страх. Обещание. И дрожащая улыбка на тонких губах.

И мир вокруг рушится.

Из легких точно выкачали весь воздух.

Невозможно, невозможно, этого просто не может быть!!!

Но тело успевает раньше понять то, что не может осознать разум. Оно исступленно выгибается, рвется из оков. Буграми вздуваются мышцы, до боли, до потери сознания, до порванных сухожилий. И под напором этого неистового безумия толстые звенья не выдерживают, поддаются. Тору кажется, что он кричит, хотя из горла не вылетает ни звука. Его колотит, дыхание срывается, тело сводит острой судорогой, но оно продолжает действовать независимо от сознания, словно бумагу, разрывая железные цепи, мешающие дотянуться, дотронуться, коснуться того, кого здесь просто не может быть.

И цепь лопается. С гулким звоном осыпается ворохом погнутых звеньев. Тор падает на землю, больно ударяясь израненным, обожженным телом. На миг замирает, не отрывая взгляда. Пытается подняться, но, пошатнувшись, оседает. И тогда начинает ползти. Медленно переставляя руки, подтягиваясь на локтях, в немом отчаянии протягивая вперед дрожащие пальцы. Мир сужается до его глаз, рваных выдохов и обжигающей боли в груди.

Тор не замечает ничего вокруг.

Ни как, повинуясь взмаху владыки Муспельхейма, из недр пещеры появляется узкая клеть с изможденными, но живыми друзьями. Ни как торжествующий Сурт медленно снимает с себя корону. На секунду застывает, а затем погружает в огонь.

Тор смотрит только вперед. Смотрит, как Один вновь стремительно разворачивается к чаше, раскрывая ладони. Сплетает пальцы, что-то певуче шепчет. Тело Всеотца окутывает яркое серебристое сияние. Смывает морок, изменяя, преображая фигуру царя в точеный силуэт, затянутый в черно-зеленую кожу. Темной волной ложатся на плечи вьющиеся пряди. На короткую долю секунды он оглядывается. Смотрит в глаза. Улыбается.

Сильный. Нежный.

А в следующее мгновение чаша вспыхивает серебристым светом. С тонких пальцев срывается волна стылого холода. Изморозью обвивает пол, стены, в мгновенье ока превращая жаркое пламя в застывший лед. Сурт замирает, с изумлением смотрит, как с тихим шипением инеистые нити ползут вверх, оплетают тело крепкими путами, прирастают тысячью побегов, сливаются, точно множество талых ручьев. Воздух звенит, дрожит от древней, изначальной силы. Силы существа старше, чем мир, бережно переданной своему потомку.

В воздухе словно рвется, тоненько тренькнув, струна. И Сурт заходится криком ненависти и боли. Он отчаянно бьется, пытаясь вытянуть, освободить скованные льдом руки, но обжигающе ледяные нити держат крепко, намертво приковав к тяжелой, как якорь, чаше.

Локи оборачивается, тяжело, рвано хватая ртом воздух. Ловит взгляд Тора. В два шага преодолевает разделяющее их расстояние. Падает на колени.