6fe33687fe1e42e8f005473e4c927e62

“Срочно помыть окна”, – сделала себе заметку Жоа.

В углу слева от нее устроилась печь, дальше большой шкаф, очевидно, для лекарств, у одного из окон – большой крепкий стол с двумя такими же крепкими стульями, у другого – скамья, а справа от нее приютился умывальник. На гвозде возле умывальника висело полотенце и фартук, который когда-то имел белый цвет, но теперь назвать его белым можно было весьма условно. На взгляд Жоа, он скорее был серым.

“Тем лучше, как раз подойдет для уборки. А для приема у меня есть и халаты, и фартуки. Спасибо доктору Леонарду и Кенди. Они настояли, чтобы я взяла их с собой. Теперь понимаю, почему”.

На столе стояло несколько металлических тазиков разных размеров.

“Это, очевидно, приемная комната. Неплохо”.

Быстро обойдя дом, Жоа убедилась, что мэр не солгал. Дом был в порядке и нуждался всего лишь в хорошей уборке. Жилые комнаты были на втором этаже. Как и приемная, они были обставлены мебелью, а на широкой кровати Жоа обнаружила мягкий толстый матрац, шерстное одеяло и две подушки.

“Что еще нужно для жизни? – повеселев, подумала она. – А остальное приложится со временем! А теперь – за уборку! Все на борьбу за чистоту, как говорила Антуанет! Сначала первый этаж, а затем здесь. Начну, пожалуй, с приемной. Кажется, где-то внизу я видела ведро и веник”.

Поставив сумку на небольшой столик у окна, Жоа сняла плащ и шляпку и поспешила вниз. За окном занимался новый день.

Вот уже который день погода стояла на редкость мерзкая. Ватно-серые тяжелые тучи нависли так низко, что, казалось, лежали на плечах. Из промозглой мутной пелены неутомимо моросил ледяной мокрый снег, смешиваясь с потом и клубящимся паром хриплого дыхания. Земля под ногами раскисла, превратившись в вязкую хлюпающую грязь.

Но, несмотря на отвратительную погоду, а быть может, как раз вопреки ей, работа на стройке шла полным ходом. В воздухе стоял тихий и монотонный гул разговоров, то и дело перемежающийся резкими криками команд, а порой скабезными шутками и взрывами хриплого смеха.

- На счет три. Раз, два, три – взяли!!!

- И-эх-х!

- Пошли…

- Да помедленнее, ты! Попер, как паровоз! Тяжело…

- Осторожнее, уронишь!!! Двигай ногами!!!

- Да помедленнее, ты, осел! Чё ты прёшь? Куды торопишься, будто к девке на свиданье опаздываешь? А то как уроню?!!

- Заткнись и держи крепче!

- Полегче, спину сорвешь, ирод!

- Кладем.

- Да, помедленнее!

- Осторожно… Так… Оп-па!

- Есть!

- Ну что? За следующей?

- Господи, да сколько ж их, а?

- Да до хрена, прости Господи! До хрена, прости мя грешного, и больше! На наш век хватит. Пошли, что ль?

- Эх, курнуть бы!

- Ага, щ-щас-с! Размечтался! Почитай, только начали.

- Да я по-быстрому.

- Ты это того! Брось! Бригадир увидит – такую трепку задаст, мало не покажется! – рабочий – здоровенный мужичина с щедрой проседью в слипшихся от пота спутанных космах, бычьей шеей и мощными кувалдами рук – опасливо покосился в сторону, где у основания гравийной насыпи двое мужчин поднимали очередную шпалу. – Молод парень, – хмуро пробормотал он. – Молод, да лют. Ой да лют… И какая преисподняя его сюда занесла?

- Слышь, может я-таки курну, а? Курить хочу, нет мочи! Я только одну самокруточку! Я по-быстрому, а? – в голосе его более молодого напарника зазвучали почти умоляющие нотки.

- Даже думать забудь! – строго одернул его седой. – Али забыл, как он Дюку харю начистил? Аки кота нашкодившего мордой в грязь натыкал, тот и пикнуть не успел. Никаких перекуров до перерыва! От и жди! А то все пашут, а он, значит, курить будет!

- Да до перерыва еще ого-го, – уныло вздохнул молодой, глядя слезящимися от холода и ветра глазами на высокие штабеля деревянных шпал возле насыпи.

- А то! – важно изрек седой. – Бригадир сказал, что пока эти штабеля не уложим – никакого перерыва. Никому!

- Да уж.

- А то! Надо сказать, что он хоть и лют в работе, да справедлив. Других пахать заставляет, но и сам впрягается как надо. Не отлынивает. И отдыхает только с остальными. И хоть – нутром чую! – не из простых он, а нас, работяг, не чурается! Не то, что некоторые – едва увидят, так уж и нос воротят, как от прокаженных! Лишний раз и не взглянут. А ентот и ест с нами. Да и выпьет, не поморщится, коль оказия есть! Только вот молчит всё. Лишнего слова не вытянешь. И подпоить пробовали. Не помогло. Молчит – и хоть ты тресни! Трезвый – молчит. Выпьет – тоже молчит. Хоть каленым железом пытай. Пить – пьет. Пьет и молчит. Только улыбнется иной раз, да взглянет исподлобья. Косо так. Нехорошо. Недобро. Словно просыпается в нем что-то, али вспоминает чего. И аж кровь стынет да мороз по коже продирает. Да-а… Видать есть чё вспомнить.

- А поспрашивать не пробовали? – тихонько поинтересовался молодой, в его глазах сквозило неприкрытое любопытство.