Какая-то нездоровая мистика, да? Ну вот. Вот с тех пор я и носился как ошпаренный, пытаясь подобрать хоть что-то, доказывающее, что я не одинок, что где-то, пусть и необозримо далеко, живут разумные. Иногда «письма» были короткими — буквально тени чувств, иногда довольно длинными — тогда удавалось различить даже какие-то мысли. Не знаю, откуда брались эти «посылки», и не уверен, что все они принадлежали людям. Даже не так, уверен, что далеко не все из них были человеческими, но мне как-то всё равно было.
Вот так я и жил, если, конечно, это можно назвать жизнью — бесцельное плаванье чёрт-те где и редкие просмотры чужих переживаний. Знаешь, наверное, бессмысленность и бесцельность убивали больше всего. У меня же только памяти не было. Зато навыки и знания никуда не делись. Я всегда чётко осознавал, что я — боевой корабль, оружие. Знание того, что я могу стереть в пыль любую гору и невозможность эту самую гору найти бесило ужасно. Сначала. А потом постепенно злость, ярость, отчаянье — всё прошло, только апатия осталась. В последнее время меня даже новые «письма» не радовали, я их уже по привычке искал. Наверно, в конце концов я бы свихнулся окончательно и вдруг… Чёткая, ясная мысль-послание. Причём не мимолётная, как обычно, а больше похожая на постоянный сигнал! Признаюсь, тупил я долго, всё не мог поверить в реальность происходящего. Я всё ждал, что сигнал исчезнет, как наваждение, даже подумал, что уже сошёл с ума и мне всё мерещится, но твоё отчаяние, твоё желание спасти девчонок светило в моей тьме как маяк. Вот тогда мне и стукнуло в голову — неспроста всё это, вот тогда я и предложил тебе стать моим командиром. Понимаешь, к тому моменту сам я уже ничего не хотел и даже, кажется, и думать-то разучился. Так что от рем.бота фактически ничем не отличался.
— Ну ладно, — я прервал молчание. Скажу честно, исповедь Толи меня пробрала до пяток. — Допустим, я тебя понял. Но сейчас я собираюсь фактически совершить самоубийство. Тебе-то это зачем?
— Не понимаешь? — Толя с какой-то обидой уставился на меня. — Чего тут непонятного? Ты мой командир, ты мой друг — этих причин тебе хватит? Вообще, зачем задавать тупые вопросы, да и к тому же в такое время. Мусаши уже, наверное, прёт сюда со всем, что у неё в этот момент есть под рукой, всё-таки взбесил ты её конкретно, пора готовиться к бою! Как там поётся?
Наверх, о товарищи, все по местам!
Последний парад наступает!
Я усмехнулся, слыша как Толик запел эту старую песню. Откуда он-то её знает? Но, надо признать, момент стервец выбрал исключительно верный. Ну кто я такой, чтобы ему мешать? Я же такой же как и он идиот! Я усмехнулся и подхватил:
Врагу не сдаётся наш гордый «Варяг»,
Пощады никто не желает!
Увы, всю торжественность момента разрушила Ямато. А ведь я только проникся, можно сказать, моментом — и тут вызов. Срочный, из категории «вот прям Щас»! Ничего не поделать, я разрешил вызов.
Тот же стол, те же колонны, та же Ямато… нет, вру, не та же. Куда делась величественная королева? Вместо неё по комнатке металось нервное существо женского пола. Глазки бегают, кулачки судорожно сжимаются, взгляд затравленный. Я сначала думал, что каким-то образом «не туда попал». Пригляделся: нет, действительно Ямато, Верховный Флагман Белого Флота. И тут бы мне, дураку, быстренько смыться, оборвать связь и не отсвечивать, но проклятое любопытство толкнуло поинтересоваться — а что собственно произошло? Ох, я много нового узнал и о японской культуре, и о японских девушках, и о японской речи. Нда. Нет, вы не думайте, матом меня не покрыли, хотя это, наверное, потому, что Ямато просто слов таких не знала, к счастью. Всё-таки японцы вежливый народ, сам убедился. Там, где соотечественник, ну или соотечественница, чего уж там скрывать, обложит тебя по матушке, потомок самураев будет много и сильно извиняться, хотя, в конце концов, ты всё равно поймёшь, какой же ты нехороший человек, ну или попросту — сволочь.
После вдохновенной речи Флагмана я понял только одно — меня обвиняют в том, что я, не сдержав обещания, рассказал о личности присутствующей здесь девушки. Естественно, я возмутился в ответ, заверил, что ничего подобного не было и в свою очередь поинтересовался — какого, собственно?