5323fafd9daa43cea51194aed4d0639c

- Нет, не все. Лили, ты повздорила с этим мальчиком полгода назад – даже не думай, я не забыла, как обстояли дела в начале лета – потом прошлой ночью я обнаруживаю, что ты плачешь из-за ребенка, а затем вдруг оказывается, что вы с ним – с Северусом – помирились?.. Здесь точно есть какая-то связь, я уверена.

Лили невольно поморщилась – попыталась это скрыть, но не успела; мама заметила и впилась в нее глазами – требовательно, почти отчаянно.

- Лили, пожалуйста, скажи мне правду, - попросила она грустно. Лили почувствовала слезы в уголках глаз; сморгнула их – и едва не проиграла эту битву, когда мама осторожно коснулась ее лица. - Он лучший лжец, какого я только встречала – ему бы я поверила. Но ты… даже если бы я не была твоей матерью – ты краснеешь, когда врешь.

- Рыжие легко краснеют, - пробормотала Лили, скривившись.

Мама улыбнулась – мимолетно, будто не замечая этого; ее палец легонько выписал круг на щеке дочери.

- Лили – правду.

Лили закусила губу; глубоко вдохнула – воздух наполнил легкие, распирая грудь; и наконец вытолкнула его наружу вместе со словами:

- Я… не могу, мам. Не могу рассказать.

Мама не сводила с нее глаз.

- Я бы честно хотела – очень-очень – но не могу. Это, - поколебавшись, она все-таки продолжила, - это связано с моим миром – с магией. Я ничего не могу тебе рассказать.

Про себя Лили взмолилась: ох, только бы в этих словах оказалось достаточно искренности, чтобы лицо ее не выдало. Парадоксальность этой ситуации от нее не ускользнула: два года она мечтала – тысячи и тысячи раз – чтобы мама была жива, чтобы с ней можно было поделиться миллионом пустяков про Джеймса и Гарри, даже рассказать насчет Северуса – что она всерьез опасается за его душу, во всех возможных смыслах… И вот ее желание исполнилось, но она не может ни о чем даже заикнуться.

Нежно, бережно мама убрала Лили за ухо выбившуюся прядь волос.

- Ты все еще моя доченька, - сказала она так печально, что у Лили защипало глаза, и к горлу снова подступили слезы. - Возможно, колдовать я и не умею, но если кто-то – кто угодно – захочет навредить моей доченьке, он очень горько пожалеет, что твоя мама именно я.

Лили улыбнулась сквозь нахлынувшую боль. Ах, если б только все было так просто – а ведь когда-то ей казалось, что так оно и есть…

- Мамочка, ты у меня самая лучшая, - сказала она дрожащим голосом и прижала мать к себе покрепче, чувствуя, как та обнимает ее в ответ.

- А ну кыш убираться на столе, - мама отпустила ее и подтолкнула к ведущей наверх лестнице. - Кажется, нам крупно повезло, что твой Северус не возник в центре столовой и не перебил весь парадный фарфор.

Лили поцеловала мать в щеку и взлетела по ступенькам, думая, что если б только ее родные хоть раз в жизни видели аппарацию, они бы сразу догадались, что Северус забрался в комнату через окно.

***

Северус приземлился на очередную ни в чем не повинную урну – та покатилась по переулку, изрыгая содержимое – и несколько мгновений просто лежал на холодной мостовой – снизу что-то мокрое, сверху капает другое что-то мокрое – не обращая внимания на оставшуюся в морозном воздухе мусорную вонь. Он сам чувствовал себя как эта урна.

Я был Пожирателем Смерти.

Я знаю. Узнала еще тогда, когда ты меня спас.

О Боже, его сейчас стошнит. Его уже много лет как не тошнило ни от чего, кроме самых изощренных пыток.

Но это и есть пытка.

Он умудрился все-таки не расстаться с обедом – в основном потому, что переварил эти свиные шкурки еще несколько часов назад; несмотря на то, что только что случилось – на то, что он только что узнал – Северус на самом деле основательно проголодался. За исключением тех лет в Хогвартсе, в молодости он никогда не ел досыта – а потом, когда стал вероломным предателем, довольно быстро усвоил, что иногда наедаться просто непродуктивно, а иногда, наоборот, лучше воспользоваться подвернувшейся возможностью и не слишком… привередничать.

Он заставил себя подняться с земли, из этой грязной лужи, и похромал из переулка на улицу, что вела к приюту.

Стены ночлежки содрогались от басовитых переливов церковной музыки. На ужин снова был суп – вероятно, потому, что он лучше согревал; Северус как раз подчищал пальцем остатки со стенок миски, когда к нему повернулась та попрошайка с пятью фунтами – Господи, неужели это было только сегодня? – предлагая поделиться с ним джином и сладостями.

- Что с твоей родней? - поинтересовалась она. В ночлежке было тепло, и от нищенки несло так же отвратительно, как и от других бездомных. Северус подозревал, что скоро с ним случится то же самое – если только уже не случилось.

- Без них куда лучше, - ответил он – и даже не солгал.