4ec756ed4b403cd2f45a6d0b297e3a21

Назойливая луна бесстыдно подглядывает в комнату сквозь зарешеченное окно. Со мной творится что-то неладное. Несмотря на ночную свежесть, воздуха не хватает, дышать тяжело. Кровь пульсирует в висках, в кончиках пальцев, в паху, ее слишком много, она ищет выход наружу. Спину жжет въедливая боль, заживающие шрамы нестерпимо зудят. Как ни ворочаюсь на постели, не могу найти себе места. Безумно хочется пить, но вредная рабыня Сай всегда запирает меня на засов, когда приносит еду. А ту дрянь, которую она оставляет в кувшине, пить невозможно, напиться ею тем более. Вязкая горечь, до приторности заглушенная сладостью меда. От нее жажда разгорается еще сильнее.

При мысли о простой чистой воде, даже теплой, из купальни, во рту пересыхает еще больше. Хочется выть и скулить, царапая дверь, словно побитый пес, и проситься наружу. Но за дверью никого нет: хозяйка ушла. Наверняка в постель к своему красавчику.

Мысль о ней рождает перед глазами образ. Дрожащие ресницы, приоткрытые губы, по-детски мягкие. Острые плечи, тонкие ключицы в низком вырезе платья. Легкие касания несмелых пальцев. Образ вздымает в теле волну дрожи, кровь толчками рвется из вен — что со мной?

Внезапно раздается шум: госпожа пришла. Лбом приникаю к двери, ногти царапают дерево, с трудом сдерживаюсь, чтобы не закричать.

Почти сразу звякает засов, дверь открывается, и я едва не падаю на хозяйку. Испуганно вскрикивает, отступает назад. При виде ее мутится в голове. Она часто дышит, грудь в вырезе домашнего халата высоко вздымается. Только-только из постели красавчика. Почему-то при этой мысли глаза наливаются кровью.

— Джай, — она силится улыбнуться. — Ты не спишь?

— Не сплю, — вырывается хрип. Это же очевидно, разве нет?

— Что случилось? Шрамы болят? Лей заходила к тебе?

Заходила, только прогнал ее в шею: прикосновения женских пальцев к разгоряченной коже доводили меня до безумия.

— Джай? — смотрит с опаской. — С тобой все хорошо?

Все ли со мной хорошо? Ярость закипает внутри, напряженные мышцы на спине отзываются болью.

— О да, госпожа, хорошо. Лучше не бывает. Да и что может быть лучше, чем целый день сидеть запертым в клетке?

— Джай, но… — она сглатывает. Смотрю на беззащитное горло, и мне хочется ее задушить. — Я не могу тебя отпустить. Я ведь давала тебе свободу, а ты…

— Свободу? — рычу я, наступая на нее и чувствуя, как в голове что-то надувается и лопается. Лучше бы она этого не говорила. Лучше бы молчала. — Свободу, моя госпожа? Что для вас свобода? Красивое слово?

Она отступает, с недоверием глядя на меня. Но расстояние между нами не увеличивается: с каждым ее шагом я тоже делаю шаг.

— Почему ты так ненавидишь меня? — спрашивает жалобно. — Разве я относилась к тебе плохо? Разве я причиняла тебе боль? Разве я жестока, как твои прежние хозяева?

— Вы хуже, — сам не осознаю, что несу, в меня будто вселился демон, извращает мысли, искажает слова. Вся моя ненависть, копившаяся долго и глубоко, сосредоточена сейчас на ней одной. — Вы даете иллюзию. То, чего нет. Ваша свобода — это жестокий обман.

Она замирает, смотрит на меня с жалостью. С гребаной, мать ее, жалостью!!!

— Джай, — кладет ладонь мне на грудь. Пытается остановить во мне дикого зверя? Прикосновение раздражает: она будто касается пальцами оголенных нервов. — Чего ты хочешь?

Чего я хочу? Чего я хочу?! Ненавижу самого себя, потому что не в силах ответить на простой вопрос. Замираю, пытаясь собрать мысли в голове, а ее рука начинает нежно скользить по коже, ощупывая шрамы, поглаживая напряженные мышцы. Память бередит полузабытые ощущения: нежные прикосновения сменяются изощренной пыткой. Наслаждение нельзя получить просто так, только вместе с унижением и болью. В глазах темнеет. Злоба и ненависть вскипают с новой силой, пальцы сжимаются и разжимаются, из груди рвутся судорожные вздохи.

— Чего я хочу, госпожа? — накрываю узкую ладонь и с силой прижимаю к себе. Госпожа тихо вскрикивает. — Хочу стереть себе память. А чего хотите вы? — сжимаю запястье, надавливаю, веду ее ладонью по своей груди ниже, к животу, еще ниже. — Зачем меня дразните? Хотите личного раба для утех? Тогда не того выбрали. Я — сломанная игрушка.

Наконец-то ей по-настоящему страшно. Прижимаю ее ладонь к паху, она не может не чувствовать твердость члена сквозь слои набедренной повязки. Пытается вырваться — на миг отпускаю. Отшатывается, натыкается на угол кровати, неловко взмахивает руками и падает на колени.

— Уверены, моя госпожа, что этого хотите? — наступаю снова, сгребаю светлые волосы на затылке, приподнимаю испуганное лицо. — Не думаю, что вам понравится.

Внутри свирепствует ураган: ломаются кости, лопаются жилы, закипает кровь, рвутся натянутые нервы. Могу свернуть хрупкую шею одним движением. Контур приоткрытых губ сводит с ума, рождает дерзкие видения. Дергаю волосы, запрокидывая голову девчонки еще сильнее, прижимаюсь тесно к ее шее, к щеке, к уху. Если откроет рот шире…

— Прости меня, — шепчет она, зажмуриваясь. Но не отстраняется. Не умоляет отпустить, пекло ее дери! — Я только хотела… хотела…