48 минут, чтобы забыть. Фантом

— Как он её понимает? Учил итальянский? — спрашиваю я Артура, с интересом рассматривая старую мебель, потертые ковры и подсыхающие цветы в горшках. Вдоль стен, на подставках, стоят фигурки слонов. Я подхожу ближе.

— О, только ругательства, — отвечает Арт. — Его папаша был так себе родителем, так что мы много времени проводили здесь или в общине.

Я хочу спросить Арта про его родных, но не вижу среди вещей никаких о них упоминаний. Даже на каминной полке — слоны, слоны, слоны. Каменные, деревянные, фарфоровые. От крошечных, не больше ногтя на мизинце до размером с кошку. Я беру одного в руки и замечаю позади единственное фото — маленького Артура, — его голова обмотана бинтами, но улыбка так же широка, как и обычно, — и стоящую рядом с недовольным видом более молодую версию Клары.

— Твоя тётя клевая, — говорю я, улыбаясь, и на секунду становится стыдно перед ней за ту ложь, что мы пусть и не по своей воле, разыгрываем. Из ванной доносится звуки работающих ножниц. — А она и правда стричь умеет?

— Еще бы. Кто, по-твоему, стриг меня в детстве?

Против этого и правда сложно что-то возразить.

Арт сбегает на кухню, тут же принимаясь греметь холодильником. Я остаюсь одна и, не зная, чем себя занять, пока жду парней, беру со столика прошлогодний журнал, уповая на то, что со стороны мой интерес к чтению выглядит вполне естественно. Только прочесть его, не разорвав страницы, невозможно. Все склеились.

Примерно час спустя я поднимаю взгляд на звук отворившейся двери. — Глянь на него. Хоть на человека стал похож.

Я вхожу в ванную и застываю на месте. От густой шевелюры Ника осталась примерно половина. Волосы на макушке почти не потеряли длины, а затылок и виски пострижены коротко, открывая шею. Выглядит он настолько непривычно аккуратным, что я мнусь возле входа, не зная, что сказать и вообще стоит ли.

Собрав в одну руку расчёски и ножницы, Зия протискивается мимо, проталкивая меня внутрь, прямо к Нику.

Ванная крошечная и тесная. Настолько, что при желании Ник сможет коснуться руками стенок. Единственное место, где можно встать, — между его разведенных коленей. Лицо тут же обдает жаром. Хотя и тот факт, что ему пришлось выслушивать выговор, притворившись моим парнем, уже достаточно неловкий.

Чтобы занять руки, я тяну за тесёмки и стряхиваю волосы с пелерины, не менее цветастой, чем все в гостиной. Ник отряхивается. Наклоняется в сторону, оглядывая нового себя в потемневшем зеркале над расколотой раковиной.

— Я подумал, что пока мы здесь, я бы смог помочь тебе с Эхо, — вдруг говорит он, проводя пару раз рукой вверх-вниз по непривычно коротким волосам на затылке.

Я приподнимаю брови, ожидая объяснений, но в уборной снова распахивается дверь.

— Нравится?

Я киваю, неловко улыбаясь, и, сама того не замечая, принимаюсь нервно гладить Ника по голове, но жест этот больше походит на то, как чешут за ухом собаку.

Ник перехватывает мою руку и дергает, сажая к себе на колени. Я изумленно ахаю. Самое трудное — изображать в этот момент адекватность, потому что его руки смыкаются вокруг моей талии.

Именно поэтому я ненавижу врать. Сложно притворяться влюбленной в парня, к которому ты на самом деле чувствуешь что-то, не производя при этом впечатление дурковатой. Мы откровенно лажаем, и это при том, что являемся парой всего час.

— Сейчас принесу постель, сами разберётесь как будете спать. Кровать там одна.

— Grazie, Клара, — умудряется сидя раскланяться Ник, да еще и со мной сверху, — но мы ненадолго. Планировали уехать вечером.

Она возмущается: — Артур сказал, вы останетесь. — Кажется, это утверждение, с которым бесполезно спорить.

— Нет.

— Пожалуйста, позволь ему побыть здесь еще немного, — прошу я, вспоминая светящиеся счастьем глаза Артура.

Ник хмурит брови: — Мы же договорились, значит, больше не будем это обсуждать.

— Нет, давай все же обсудим, — настаиваю я. — Всего день.

— День, говоришь? — Ник на секунду задумывается. Выражение его лица медленно меняется. И это плохой знак. — А вообще, ты права. Что ужасного за день случится?

Врет он. Сам наверняка уже что-то замыслил. Но не успеваю я рта раскрыть, мои догадки тут же подтверждаются: — Тогда мне тоже нужно уйти. Хочу заглянуть кое-куда.

— И куда же? — спрашиваю я, оборачиваясь. Выходит таким тоном, который я сама от себя не ожидала.

— Домой, — отвечает он. — По крайней мере туда, где раньше был мой дом.

— Нет, ты не должен этого делать!

— Ты еще поучи меня.

Выкрашенные зелёной краской стены едва различим эхом отражают наши препирательства.

— Скажите ему, — обращаюсь я к тете Арта в поисках поддержки. Она молча улыбается. Хоть я и не вижу глаза сидящего подо мною, уверена, он возводит их к потолку. — Идти черт-знает-куда, на ночь глядя, в одиночку? — Поворачиваюсь и добавляю шепотом: — Если тебя убьют… Джесс мне этого не простит.

Ник кладет руку на грудь и, вложив в эти слова всю иронию, на которую только способен, отвечает на выдохе: — Я изо всех сил постараюсь выжить.