48 минут, чтобы забыть. Фантом

Я упрямо продолжаю смотреть мимо плеча Артура, вверх на светящиеся огни верхней палубы.

— Потому что в таком случае у меня не остается выбора, кроме как самому ему рассказать.

Арт смотрит на меня измученным взглядом, и становится стыдно, что я и его втянула в эти игры. Но, уговаривая на сделку, я не подозревала, насколько все окажется сложно. На глаза наворачиваются слезы. Наверняка из-за порывистого ветра, бьющего по лицу.

Когда по щеке скатывается первая соленая капля, я стираю ее большим пальцем.

— Дурацкий ветер!

Губы Кавано медленно разъезжаются в ухмылке.

— Чего лыбишься? — спрашиваю я, изо всех сил стараясь не улыбнуться в ответ, потому что когда Арт скалиться — невозможно сдержаться. — Я, между прочим, страдаю.

— Ни один парень не стоит того, чтоб из-за него страдать.

— А тебе-то откуда знать?

— Я ж сам парень.

— Ох, Арт, у тебя всегда все так просто.

— Жизнь вообще незатейливая штука, мне не ясно, чего вы все так усложняете, — пожимает он плечами, разводя руки в стороны.

Я смеюсь из-за нелепости собственных слез, стирая их с щек и швыркая носом. Наверняка все лицо еще и покраснело вдобавок.

— Что-то случилось?

Я поворачиваюсь. Ник вытягивается передо мной, попеременно глядя то на меня, то на Арта. По его выражению лица ясно, что и слезы и сопли он застал.

— Погляжу что там, на верхней палубе, — говорит Артур и несколько секунд молча смотрит на меня, желая убедиться, что наш разговор не прошел даром. Но я столько раз обещала ему набраться мужества, что мне уже стыдно смотреть ему в глаза.

Знаю, он желает добра. Но говорят, если помочь бабочке вылупиться, она никогда не сможет летать. Может, и с чувствами также? Надо просто дать им возможность самим отрастить крылья?

Взгляд Ника скользит по моему покрасневшему носу вниз, к обветренным губам. Глядя, как я пытаюсь закрыться от холода, он выгибает бровь.

— Ради Бога, молчи, — переключаюсь я в режим обороны. Самое время ему произнести что-то в стиле «Я же тебе говорил», но вместо этого он забирает из моих рук книгу, снимает шарф и наматывает его вокруг моей шеи. А потом встает рядом, подтягивает съезжающую лямку рюкзака на плечо и молча глядит на воду.

Шерстяная пряжа еще хранит тепло тела и запах. Ему невозможно дать конкретное название, потому что это не аромат одеколона, скорее что-то едва уловимое, мужское. Так, наверное, пахнут его волосы или кожа в месте, где плечо переходит в шею. Ох, нет! Стоп!

Я издаю стон, но понимаю, что он не имеет ничего общего с ощущением обреченности, которое пытаюсь изобразить. Это поражение в войне, которую я вела против себя. И впервые я не просто принимаю его с честью, я ему рада.

— А как же ты?

Ник едва наклоняет голову. — Порядок, — отвечает он. — Терморегуляция и прочее. Мне не так уж холодно.

Если бы я писала пьесу, здесь было бы слово «вздох».

В этот момент я благодарна, что никто не видит моего лица. Потому что улыбка на нём шире, чем могут позволить любые правила приличия.

***

— Это здесь, — говорит Ник, сверяясь с картой города, и оглядывается. Ни он, ни Арт не вспомнили дорогу к дому, где прошло их детство. Остановившись на перепутье, парни переглянулись, а потом одновременно замолчали. Выглядел этот момент жутко.

Оставить автомобиль в порту было верным решением, потому что машин в городе почти нет. Изредка мимо пробежит собака или крыса, и тут же скроется, юркнув в узкую щель под забором. Это место как декорации для съемок фильма, только актеры разошлись на обед между дублями. Каменные дороги, крошечные домики поросшие мхом и китайским лимонником наполовину, а то и до самой крыши. Некоторые с деревянными ставнями, какие можно встретить лишь в старых журналах про сад. На первый взгляд — идиллия. Но стоит заглянуть за фасады — декорации кончаются. Ни чистоты, ни порядка.

Возле нужной нам двери криво приделана круглая вывеска. Что написано на ней не разобрать. Слова стерлись временем, а краска облупилась. Артур, неуверенно улыбнувшись сам себе, стучит.

За дверью слышатся шаги, шуршание, щелчок замка, а потом на пороге появляется низкая женщина с пучком на голове в длинном, до пола, махровом халате. «А они с Артом совсем разные», — думаю я.

На вид невозможно определить возраст. Лицо женщины словно полустертый и смятый рисунок. Кожа, как почва, истощенная ветрами и солнцем, тонкая, как пергаментная бумага, и покрыта мелкими морщинками. Вокруг рта глубокие складки.

В ожидании долгожданных объятий воссоединившихся родственников я широко улыбаюсь.

— Зия! — восклицает Арт, но в ответ тетушка захлопывает перед его носом дверь.

— Что ж, похоже, она рада нас видеть, — произносит Ник, и повисает самая странная в мире пауза. А потом, не говоря ни слова, парни вдруг одновременно начинают хохотать.