400 вопросов и ответов о вере, церкви и христианской жизни

Существенное изменение нашего отношения к экуменизму связано не с принципиальной переменой богословских позиций, а с изменением реалий западного христианского мира.

В 20-40-х годах XX века экуменизм был на 90% левопротестантским. Когда на одной из первых экуменических конференций протоиерей Сергий Булгаков прочитал доклад о почитании Божией Матери, его захлопали и освистали. Для протестантов недопустимо почитание Божией Матери, они в основном не признают и Ее приснодевство, ложно трактуя слова Евангелия о братьях Спасителя как о детях не только Праведного Иосифа, но и Самой Пресвятой Богородицы. В 30-40-х годах протестанты были решительно настроены и по отношению к иконопочитанию, так что на тех же экуменических конференциях не стыдились называть его идолопоклонничеством. Кроме того, в тогдашнем экуменизме присутствовал очевидный политический подтекст.

В 60-е годы ситуация изменилась. В результате десятилетий миссии русской эмиграции в Европе и в Соединенных Штатах многие верующие там начали осознавать важность восточной христианской традиции. Поэтому возникла необходимость свидетельства — в разных формах и разными способами - перед западным христианским миром об истине Православия. Это свидетельство осуществлялось через такие общественные структуры, как Всемирный Совет Церквей и другие экуменические организации. Какова была степень успеха, об этом можно судить по-разному, но в любом случае открытое иконоборчество, неуважение к патриотической традиции, к таинствам и обрядам Восточной Церкви было преодолено. С тех пор многое изменилось. Сегодня можно увидеть в протестантских храмах — и у традиционных протестантов, и у лютеран, у англикан, у методистов - православные иконы и русские, и греческие, пусть даже означенные как религиозная живопись. Можно услышать православные песнопения. Мы знаем, что многие серьезные протестантские богословы занимаются изданием святоотеческих текстов и памятников древнемонашеской письменности и достаточно глубоко их толкуют. Несомненно, это тоже плод разнообразного экуменического общения.

Однако наряду с этим в протестантском мире в последнее время явно усиливается влияние общераспространимых в общественном сознании тенденций имморализма в подходе к таким основам христианской нравственности, как чистота брака, чистота общения полов. Протестанты дожили до того, что на официальном уровне чередуют обращение к Богу в мужском и женском роде. Молитва Господня читается то «Отче наш…», то (прости Господи!) «Мать наша…» У протестантов, несмотря на их вековое иконоборчество, можно увидеть нечто отдаленно напоминающее распятие некоего существа с усредненными мужеженскими половыми признаками. И все это ради того, чтобы показать равенство оскотиненного мужчины и превратившейся в животное женщины! И этот полный отказ от элементарных азов христианства происходит почти повсеместно. Когда спрашиваешь у пастыря такого прихода о вере в Бога, то начинаются разговоры о высшей силе, о некоем абсолютном разуме. Если просишь сказать конкретнее, признает ли он существование лукавого как силы зла, действующей в мире, он может сказать: «Нет. Какой лукавый? Есть хаос, нестроения, есть тоталитаризм, есть отсутствие свободы». — «А как же искушение Спасителя диаволом? Есть же множество эпизодов Священного Писания, которые говорят о падших духах злобы?» На это он отвечает: «Ну что вы! Это все аллегории. Вы не знаете, как правильно читать Евангелие».

Неудивительно, что и отношение к тексту Священного Писания как к неизменному и богооткровенному сменяется на вольное с ним обращение. И когда все эти тенденции превысили меру вместимости для христианского сознания, возник естественный протест, выразившийся в выходе из Всемирного Совета Церквей целого ряда Поместных Православных Церквей — Грузинской, Сербской, Иерусалимской. Фактически вопрос этот стоит сегодня и перед Русской Православной Церковью.

На каждой литургии мы молимся о соединении святых Божиих Церквей. Кто с кем и на какой основе должен и может объединяться?