33 визы

Эти вопросы, как и многие другие, оставались без ответа. Вот почему я тогда, вернувшись из Китая, не написал ни строки, — хотелось выждать, поглядеть, как станут развиваться события. Думалось: быть может, сама жизнь снимет некоторые сомнения и тревоги, оставшиеся на душе после ряда встреч, и особенно после посещения государственно-капиталистического предприятия и беседы с шанхайским капиталистом.

Но события, развертывавшиеся в Китае довольно бурно, не только не рассеивали этих тревог, но, напротив, усугубляли их: памятный всем «большой скачок» и создание пресловутых «народных коммун», наделавшие столько бед в экономике; резкое ухудшение отношений с Советским Союзом и другими социалистическими странами; противопоставление согласованной программе действий коммунистических партий мира раскольнической пекинской программы; потом достопамятная «культурная революция» с ее лозунгом «огонь по штабам», и, наконец, вооруженные конфликты на советской границе — такова была эволюция Китая, которую осуществляла группа Мао...

Второй раз мне, уже в качестве председателя Государственного комитета по культурным связям, довелось побывать в Пекине в 1957 году. Меня привело туда новое тревожное и непонятное по тем временам решение китайского руководства: нам было сообщено, что оно решило закрыть издававшуюся им тогда на русском языке ежедневную газету «Дружба», которая пользовалась большой популярностью у советских читателей. Само собой подразумевалось, что нам надлежало закрыть издававшуюся в порядке взаимности для китайских читателей ежедневную газету на китайском языке.

Мы думали тогда, что это решение — плод какого-то недоразумения, и я был командирован в КНР для того, чтобы попытаться его рассеять. Меня дважды принимал тогда Чжоу Энь-лай. Он был очень любезен, много говорил о важности китайско-советской дружбы, тепло вспоминал о том, как участвовал в знаменитом Северном походе, но как только разговор возвращался к изданию газеты «Дружба», лицо его менялось, становилось напряженным, и он говорил, что решение о ее закрытии окончательное и изменению не подлежит.

— У нас существуют некоторые специфические особенности в строительстве социализма, — говорил он, — и когда сотрудники газеты, отражая нашу реальную действительность, пишут о них, — они могут посеять некоторое замешательство в умах у советских читателей. Вот, например, мы напечатали статью о лозунге «Пусть цветут сто цветов», а у вас ведь такой практики нет...

Но дело, конечно, было вовсе не в том, что пекинских лидеров якобы беспокоило влияние лозунга «Пусть цветут сто цветов», да и в самом Китае, кстати, смысл этой, столь пышно разрекламированной в то время кампании был вовсе не в том, что руководство КНР заботилось о развитии творческих дискуссий и столкновений разных мнений. Очень скоро выяснилось, что подлинное предназначение призывного лозунга «Пусть цветут сто цветов» заключалось лишь в том, чтобы выявить инакомыслящих и потом расправиться с ними, как с «ядовитыми травами», засорившими «сад» Мао. Газету же «Дружба» закрывали лишь потому, что это был наиболее легкий способ вызвать автоматическое закрытие советской газеты, издававшейся в Пекине.

Правда, в то время нам удалось договориться о том, что вместо газет будут издаваться журналы того же профиля: в Москве — китайский, а в Пекине — советский, но и они просуществовали очень недолго: китайский журнал вскоре был превращен в орудие «холодной войны» против нас, и встал вопрос о полном прекращении этих обменных изданий.

Мне остается добавить, что товарищ Дэн То, столь гостеприимно встретивший меня за год до этого, в 1957 году уже не был редактором «Женьминь жибао», а новое руководство газеты не выразило на сей раз никакого желания повидаться со мной. Мне говорили, что в ходе уже начавшейся в Пекине кампании «больших иероглифов», когда клеймились люди, ставшие неугодными руководству, Дэн То остро критиковали, между прочим, за то, что он «допустил излишества» в оказанном мне в 1956 году гостеприимстве. Деталь незначительная, но характерная для того нового политического климата, который уже начинал исподволь создаваться в Пекине.

А ведь это было еще то время, когда пекинские лидеры не уставали говорить, что СССР — старший брат, а наша партия — «голова» всего мирового революционного движения, как выразился Мао Цзэ-дун в-ноябре 1957 года на Совещании коммунистических и рабочих партий в Москве.

И только несколько лет спустя в полной мере раскрылось то, что в ту пору лишь удивляло, вызывало непонимание и настораживало.

Август 1960 — февраль 1961 года ЖИЗНЬ И СМЕРТЬ ПАТРИСА ЛУМУМБЫ