2666

Молодой еврей развил чрезвычайно бурную деятельность. В 1929 году, к примеру, в возрасте двадцати лет, он принял участие в создании журналов (в которых так и не появилось ни одной его вещи) в Москве, Ленинграде, Смоленске, Киеве, Ростове. Он основал Театр Воображаемых Голосов. Попытался пробить издание некоторых вещей из наследия Хлебникова. Брал интервью в качестве журналиста так и не увидевшей свет газеты у генералов Тухачевского и Блюхера. Завел любовницу — доктора медицинских наук Марию Замятину; та была старше его на десять лет, а еще была замужем за высокопоставленным партийным функционером. Подружился с Григорием Яковиным, большим знатоком современной немецкой истории, с которым вел долгие беседы во время прогулок, слушая про немецкий язык и идиш. Познакомился с Зиновьевым. Написал на немецком любопытные стихи на изгнание Троцкого. Еще написал на немецком книгу афоризмов под названием «Размышления о смерти Евгении Бош», высокопоставленной большевички Евгении Готлибовны Бош (1879–1924), о которой Пьер Бру писал: «Вступает в партию в 1900 году, в партию большевиков — в 1903-м. В 1913 году ее задерживают и высылают, в 1915 году она совершает побег, находит политическое убежище в США, принимает сторону Пятакова и Бухарина и расходится с Лениным относительно национального вопроса. По возвращении принимает активное участие в Февральской революции, киевском мятеже и Гражданской войне. Подписывает декларацию сорока шести. В 1924 году кончает с собой в знак протеста». Еще он написал на идише поэму — поздравительную, полную варваризмов и грубостей, — об Иване Рахия (1887–1920), одном из основателей Финской партии, убитом, судя по всему, своими же товарищами в ходе одного партийного конфликта. Борис читал футуристов, членов группы «Центрифуга». Он

читал Бабеля, первые рассказы Платонова, Бориса Пильняка (который ему совершенно не понравился), Андрея Белого, над «Петербургом» которого провел четыре бессонные ночи. Он написал очерк о будущем литературы, начинавшийся со слова «ничто» и заканчивавшийся словом «ничто». В то же время он страдал из-за связи с Марией Замятиной, у которой, помимо него, появился еще один любовник, врач-пульмонолог, человек, способный вылечить даже туберкулез! Врач бо`льшую часть времени жил в Крыму, и Мария Замятина описывала его чуть ли не как воплотившегося Христа, чисто выбритого и в белом халате, и этот халат часто будет сниться Анскому в 1929 году. А еще Борис много работал в московских библиотеках. Временами вспоминал про родителей и писал им письма, на которые ему отвечали с нежностью, ностальгией и мужеством — они не рассказывали ни о голоде, ни о перебоях с продуктами, что терзали некогда плодородные земли по берегам Днепра. И также он выкроил время, чтобы написать странную юмористическую пьесу «Ландаэур», где описывались последние дни немецкого писателя Густава Ландауэра, который в 1918 году выпустил «Речь перед писателями» и в 1919 году был казнен за участие в установлении советской республики в Мюнхене. Также в 1929 году он прочитал недавно опубликованный роман «Берлин Александерплац» Альфреда Дёблина, который показался ему значительным, запоминающимся и важным произведением; потом бросился искать другие книги Дёблина и обнаружил в библиотеке «Три прыжка Ван Луня» 1915 года, «Борьбу Вадцека против паровой турбины» 1918 года, «Валленштейна» 1920-го и «Горы, моря и гиганты» 1924 года.

Пока Анский читал Дёблина, брал интервью у Тухачевского и занимался любовью в своей комнате на Петровском бульваре с Марией Замятиной, Ефрем Иванов опубликовал свой первый великий роман, который открыл ему двери рая, вернул, с одной стороны, любовь читателей, а с другой — завоевал (впервые!) уважение тех, кого полагал равными себе, писателей, талантливых писателей, что хранили огонь Толстого и Чехова, хранили огонь Пушкина, огонь Гоголя; они вдруг обнаружили его существование, впервые увидели Иванова и приняли в свой круг.

Горький, который к тому времени еще не вернулся в Москву, написал ему письмо из Италии, в котором, конечно, не отказал себе в удовольствии погрозить пальчиком и похлопать по плечу (а как же, он ведь отец-основатель!), но также и выразил искреннюю симпатию и читательскую благодарность.

«Ваш роман, — писал он, — заставил меня пережить … очень приятные моменты. В нем прекрасно различимы …вера, надежда. Что же до воображения вашего, то ни в коем случае нельзя сказать, что оно… закоснело. Нет, ни в коем случае нельзя сказать … это. Уже заговорили о … советском Жюле Верне. Я долго думал, и, тем не менее, считаю, что вы… лучше Жюля Верна. У вас более… зрелое мастерство. Вашим пером движут … революционные чувства. Вы … большой мастер. Впрочем, именно этого и ожидаешь от … коммуниста. Но поговорим откровенно … как советские люди. Пролетарская литература говорит о … нынешнем человеке. Она затрагивает проблемы, что, возможно, будут решены лишь… завтра. Но обращается она к … нынешнему рабочему, а не рабочему … будущего. Возможно, вам стоит обратить на это внимание в ваших … следующих книгах».