Борис Абрамович Анский родился в 1909 году в Костехино, в том самом доме, что занял сейчас рядовой Райтер. Родители его были евреями, как и практически все жители деревни, и зарабатывали на жизнь торговлей блузами, которые отец закупал оптом в Днепропетровске и временами в Одессе, а потом перепродавал в окрестных деревнях. У матери были куры, и она торговала яйцами, а зелень они могли не покупать, потому что у них был маленький, но хорошо засаженный огород. Борис был их единственным сыном, и родили они его уже в преклонном возрасте, как Авраам и Сара в Библии, и это исполнило их сердца радостью.
Временами, когда Абрам Анский сидел с друзьями, он пошучивал над этим и говорил, что малец у него такой балованный, что надо было его в нежном возрасте в жертву принести. Ортодоксы деревни приходили в негодование — или делали вид, что приходили в негодование, а все остальные совершенно открыто хохотали, когда Абрам Анский добавлял: но я, вместо того, чтобы принести в жертву его, принес в жертву курицу! Курицу! Курицу! Не ягненка и не перворожденного сына, а курицу! Курицу, что несет золотые яйца!
В четырнадцать лет Борис Анский записался в Красную армию. Прощание с родителями вышло очень трогательным. Первым безутешно разрыдался отец, потом мать, а в конце концов Борис бросился к ним в объятия и разрыдался сам. Путешествие в Москву вышло незабываемым. По дороге он видел невероятные лица, прислушивался к невероятным беседам и монологам, читал расклеенные повсюду невероятные прокламации, что провозглашали начало райской жизни, и все, что он видел, в поезде или пока шел, сильно затронуло его: ведь это был первый раз, когда он выехал из своей деревни (если не считать двух поездок, когда он с отцом продавал блузки по окрестностям). В Москве он тут же направился в вербовочный пункт и сказал, что хочет записаться в армию, чтобы сражаться с Врангелем, на что ему ответили, что Врангеля уже разбили. Тогда Анский сказал, что хочет записаться в армию, чтобы биться с поляками, и ему сказали, что поляков уже победили. Тогда Анский заорал, что хочет записаться в армию, чтобы сражаться с Красновым или Деникиным, на что ему ответили, что Краснова и Деникина уже разгромили. Тогда Анский сказал, что, ладно, он хочет записаться в армию, чтобы сражаться с белоказаками, или чехами, или Колчаком, или Юденичем, или армией союзников, и ему сказали, что всех их уже разбили. Поздновато к тебе в деревню новости доходят, сказали ему. И еще добавили: ты откуда такой, парнишка? И Анский ответил: из Костехино, что стоит на Днепре. И тогда старый солдат, куривший трубку, спросил, как Бориса зовут, а потом спросил, не еврей ли он. И Анский ответил, что да, еврей, и посмотрел старому солдату в глаза и только тогда понял, что тот одноглазый и одной руки у него нет.
— Был у меня товарищ еврей, когда мы поляка били, — сказал старик, выпуская изо рта клуб дыма.
— А как его зовут? — спросил Анский. — Я, может, его знаю.
— Ты что, знаешь по именам всех евреев Страны Советов, да? — спросил одноглазый и безрукий солдат.
— Нет, конечно, нет, — ответил Анский и покраснел.
— Его звали Дмитрий Вербицкий. И он погиб в ста километрах от Варшавы.
При этих словах одноглазый поерзал, натянул одеяло до подбородка и сказал: нашего командира звали Короленко, и он тоже погиб в тот день. Тогда со сверхзвуковой скоростью Анский представил себе Вербицкого и Короленко, увидел, как Короленко издевается над Вербицким, выслушал слова, что Короленко говорил за спиной у Вербицкого, проник в ночные мысли Короленко, в желания Короленко, в смутные, то и дело меняющиеся мечты обоих, в их убеждения, в их конные рейды, в леса, что они оставляли за спиной, и в затопленные земли, через которые шли, в шумы ночей под открытым небом и непонятные разговоры солдат по утрам, когда они снова садились на коней. Он видел деревни и распаханные земли, видел церкви и странные дымы, что поднимались над горизонтом, а потом пришел день, когда оба они умерли, Вербицкий и Короленко, и день был совершенно серый, абсолютно серый, словно тысячекилометровая туча прошла над этими землями — не задерживаясь и не заканчиваясь.
В этот момент, что продлился не больше секунды, Анский решил, что не хочет быть солдатом, но именно тогда сержант протянул ему бумагу и велел расписаться. Так Борис стал солдатом.