2666

Во второй раз он чуть не погиб при взятии Черноморского. Два основных полка 79-й дивизии атаковали после мощной артподготовки, которая сконцентрировалась на секторе пристаней, откуда тянулась дорога, которая соединяла Черноморское с Евпаторией, Фрунзе, Инкерманом и Севастополем, дорога, совершенно не примечательная с географической точки зрения. Первую атаку отбили. Батальон Райтера, до того считавшийся резервным, пошел в бой следующим. Солдаты бросились бегом поверх колючей проволоки, а артиллерия пристрелялась и, вычислив советские пулеметные гнезда, безжалостно их подавляла. Пока бежал, Райтер начал вдруг потеть, словно бы в эту долю секунды схватил простуду. Он подумал, что сейчас-то точно умрет: море рядом, и это добавляло ему уверенности. Они перебежали через пустырь и помчались по чьему-то огороду, там еще стоял домик, а из крошечного кривого окошка на них таращился старик с белой бородой. Райтеру показалось, что старик что-то ест — у того шевелились щеки.

По другую сторону огорода тянулась грунтовая дорога, и еще дальше они увидели пятерых советских солдат, те с трудом волокли на себе пушку. Они убили всех пятерых и побежали дальше. Кто-то по дороге, а кто-то нырнул в сосновый лесок.

В лесу Райтер разглядел среди палой листвы какую-то фигуру и остановился. Похоже, то была статуя греческой богини — ну или ему так показалось. Высокая, с собранными в пучок волосами, богиня бесстрастно взирала на него. Райтер заливался потом, но тут задрожал и протянул руку. Мрамор — или камень, он не смог определить — излучал холод. Кто ее тут поставил, это же глупость, бессмыслица: кто же воздвигает статуи там, где все загораживают густые ветви деревьев? С мгновение, краткое и болезненное, Райтер думал, что статую надо о чем-то спросить, но на ум не пришло ни одного вопроса, и лицо его исказилось гримасой страдания. Потом он бросился бежать дальше.

Опушка леса заканчивалась обрывом, с которого виднелись море, порт, что-то вроде набережной с деревьями и скамейками, белые домики и трехэтажные здания — наверное, гостиницы или курортные клиники. Деревья были высокими и темными. Среди холмов пылал какой-то дом, а в порту люди, малюсенькие с этого расстояния, толпились, спеша забраться на какой-то корабль. Небо было ярко-голубое, а море — спокойное, без единой волны. Слева, на зигзагом спускающейся дороге, показались люди из полка Ханса, а немногочисленные русские бежали либо поднимали руки вверх, выходя из рыбных складов с закопченными стенами. Солдаты, что шли с Райтером, спустились по склону холма к площади, окруженной пятиэтажными новыми, выкрашенными белым, зданиями. Они вышли на площадь, и их обстреляли из окон. Солдаты быстро нашли убежище под деревьями — все, кроме Райтера, который, словно ничего не услышал, пошел себе дальше и добрался до двери одного из зданий. Одну его стену украшала роспись: старый моряк читает письмо. Некоторые строчки можно было прекрасно разобрать, однако они были написаны кириллицей, и Райтер ничего не понял. Пол был вымощен большими зелеными плитами. Лифта он не увидел и пошел вверх по лестнице. В него снова выстрелили. Ханс замер на месте. Рана почти не кровила, и боль оказалась вполне терпимой. Наверное, я уже мертв, подумал он. Потом подумал: нет, не мертв, и надо не упасть в обморок — иначе как получить пулю в голову? Он подошел к двери одной из квартир и вышиб ее ногой. И сразу увидел стол, четыре стула, стеклянный сервант с посудой и какими-то книжками. В комнате находились женщина и несколько маленьких детей. Женщина была совсем молодая, и она с ужасом смотрела на Райтера. Я тебе ничего плохого не сделаю, сказал он ей, и попытался улыбнуться, сделав шаг назад. Затем вошел в другую квартиру, и два милиционера с бритыми головами подняли руки и сдались. Райтер даже глазом не повел в их сторону. Из квартир стали выходить люди — какие-то все исхудавшие, словно заключенные исправительного дома. В одной из комнат рядом с открытым окном он нашел два старых ружья и выкинул их на улицу, жестом показывая своим: мол, не стреляйте.