2666

Сеньор Альберт Кесслер — широко известный профессионал, сказал Гарсия Корреа. Сеньор Кесслер, как мне рассказали, был одним из первых специалистов, занимавшихся составлением психологических профилей серийных убийц. Я так понял, он работал на ФБР, а ранее работал либо на американскую военную полицию, либо на военные спецслужбы, — что, по сути, конечно, оксюморон, ибо какие агенты из вояк, согласитесь, сказал преподаватель Гарсия Корреа. Нет, я не чувствую себя обиженным или несправедливо обойденным в связи с тем, что эту работу не поручили мне. Власти штата Сонора прекрасно меня знают: они понимают, что я из тех людей, что поклоняются единственной богине — Правде. Нас, мексиканцев, слишком просто загнать в тупик. У меня волосы дыбом встают, когда я слышу или читаю в газетах кое-какие прилагательные, кое-какие славословия столь низкого пошиба, что кажется — их изрыгнула стая взбесившихся обезьян, но нет, это не обезьяны, это мы, хотя с годами, конечно, привыкаешь. В этой стране быть криминалистом — это как быть шифровальщиком на Северном полюсе. Это все равно что быть ребенком в банде педофилов. Это как быть тупым в стране глухих. Это все равно что быть презервативом в царстве амазонок. На тебя плюют — ты привыкаешь. На тебя смотрят свысока — ты привыкаешь. Исчезают все твои сбережения, все, что всю жизнь копил на старость, — ты привыкаешь. Твой собственный сын тебя подставляет — ты привыкаешь. Если приходится работать во время положенного по закону отдыха — ты привыкаешь. А если тебе еще и зарплату понижают — все равно привыкаешь. А если хочешь округлить сумму зарплаты, тебе приходится работать на адвокатов-жуликов и продажных детективов — ты привыкаешь. Но лучше, чтобы вы это не вставляли в статью, ребята, а то меня с работы погонят, сказал преподаватель Гарсия Корреа. А сеньор Альберт Кесслер, как я вам говорю, — весьма известный в своей области исследователь. Насколько я понял, он работает с компьютерами. Интересно, что он с ними делает. Также он выступает консультантом в некоторых боевиках. Я не видел ни одного такого фильма — давно не хожу в кино, а голливудский мусор тоску навевает. Но, как мне сказал внук, это веселые фильмы, в которых всегда побеждают хорошие парни, сказал преподаватель Гарсия Корреа.

Имя, сказал журналист. Антонио Урибе, ответил Хаас. Некоторое время журналисты переглядывались — мол, слышал ли кто-нибудь о таком человеке, но нет, не слышал — и потом молча пожали плечами. Антонио Урибе, повторил Хаас, — вот вам имя убийцы женщин в Санта-Тереса. Помолчав, он добавил — и окрестностей. В смысле, окрестностей, сказал один из журналистов. Убийца из Санта-Тереса, сказал Хаас, но мертвые женщины появлялись и в окрестностях города. А ты сам этого Урибе знаешь? — спросил один из журналистов. Видел один раз, только один, ответил Хаас. И глубоко вздохнул, словно готовился рассказать длинную историю; Чуй Пиментель воспользовался этим моментом и его сфотографировал. На этом фото Хаас из-за освещения и позы кажется еще более худым, с очень длинной шеей, прямо как у индюка длинной, но не какого-то там обычного индюка, а индюка поющего — такой индюк решается вознести свое пение, не просто там спеть, а вознести свой дребезжащий, скрипучий вопль, в котором слышится скрежет стекла, но не просто стекла, а стекла с серьезной метафорической нагрузкой — прозрачности, чистоты, преданности и совершеннейшей честности.