— Вот она… Добрались… — прогудел я с глубоким вздохом.
Когда я открыл дверь, внутрь хлынул поток холодного воздуха. Блеклый свет дня разогнал тьму перед глазами. Огонь факела затрещал и грозил вот-вот потухнуть. Мы выбрались наружу и оказались на крыше. Связист тут же переменился. Осматриваясь по сторонам, он спешно пошёл вперёд. Я последовал за ним, оставив дверь позади себя открытой.
У края крыши Семён Владимирович спешно достал из сумки свой радиопередатчик, поставил возле выступа, надел наушники и выпрямил антенну.
— Так… ну… попробуем ещё раз… — Выдохнув, связист перекрестился на удачу, затем переключил тумблер на панели, покрутил усилителями и стал вслушиваться в звуки в наушнике.
Я отошёл от него на шаг, и взгляд мой устремился вперёд. В бесконечную серую бездну, расплывавшуюся за границей крыши. И в этой бездне, прорезаясь сквозь её ватную оболочку, мерцал зелёный свет. Яркие всполохи пульсировали где-то вдали, впереди, разливая мутный огонь на горизонте.
Я молча смотрел на это необычное явление. Оно притягивало к себе, заставляло безмолвно любоваться своей изысканностью, и ничего больше мне не хотелось, кроме как стоять здесь и вечно смотреть на этот небесный зелёный огонь…
— Что-то… что-то есть… Что-то услышал… — вскрикнул связист.
Но голос его был сейчас где-то далеко, приглушённый и словно исходящий не из этого мира. Я заворожённо смотрел на мерцание сполохов, и только они меня сейчас интересовали. Что мог услышать этот непонимающий, не ценящий прекрасного глупый человек? Что может быть важнее и значимее этого небесного сияния?...
— Поймал! Пойма-а-а-л! — заорал Семён Владимирович. Он вскочил, прижимая наушники ближе к ушам и с детской широкой улыбкой на лице смотря на зелёную железную коробку с выключателями. — Есть сигнал! Услышал!... Так… Говорят о чём-то… Что-то… Говорят о выживших… Говорят о каком-то пристанище!…
Он не переставал горланить эти свои слова. Я с ненавистью взглянул на него, и мне хотелось заткнуть ему пасть дулом своего автомата. Чтобы он не смел нарушать эту величественную идиллию. Эту тишину и гармонию. Чтобы не ставил под сомнение значимость и неоспоримую грандиозность этой вселенской силы своими мелкими, низменными вещами.
— Есть место всеобщего спасения! Есть! Так, передаю наше местоположение.
Человек склонился перед своим радиопередатчиком, как перед каким-то божеством. Он всё сыпал разными словами. Зачем? Читал ему молитву? Как он может почитать это убожество, когда в этом мире присутствует по-настоящему величественная сила? Прекрасная, необъятная, завораживающая. Только она достойна почитания. Только ей должны быть отведены все молитвы.
Я медленно поднял свой автомат, переключил предохранитель и передёрнул затвор. Человек всё пялился и пялился на эту мелкую коробочку с кнопками, а на лице его сияло безудержное счастье. Как он мог променять своих истинных владык на это?...
Я положил палец на спусковой крючок. Оторвавшись от своей зелёной коробочки, человек посмотрел на меня. Что-то сказал мне с улыбкой на лице. Потом посмотрел на мой автомат, и улыбка его медленно сползла с губ. Глаза его вперились в меня, и в них я увидел глубокое непонимание. Понимать надо было раньше, а теперь уже поздно.
Я дал короткую очередь – автомат с рёвом изверг из своего жерла огонь. Пули вгрызлись в тело человека, и тот откинулся назад, распластавшись на бетоне. Медленно, но неумолимо под ним начала растекаться красная лужа. Губы что-то издали в конвульсиях, из них пузырчато вылились кровавые сгустки, глаза замерли на небе, и в них больше не было непонимания. Там теперь была одна лишь пустота, которую он и заслуживает. И поделом этому выродку, предавшему своих Хозяев.
Потом я обернулся. Недалеко от меня стояли они – высокие, статные и по-внеземному прекрасные. Один из них вытянул ко мне свою длинную руку с четырьмя длинными и худыми пальцами, словно сделал покровительственный жест. Я опустил свой автомат вниз, а потом и сам присел на колени, не сводя глаз с этих прекрасных созданий.
Как можно их не любить?... Как можно им не повиноваться?...
Мне стало злобно за себя. За всех нас, отринувших их покровительство. И злоба эта перелилась в острую боль. Я пал лицом вниз, не в силах сдержать и её, и постепенно накатывающие на глаза слёзы. Я готов был лежать так целую вечность, пропитывать этот холодный бетон своими слезами, лишь бы заслужить их прощения…
А потом наступила абсолютная тьма, и всё закончилось.
Глава 16. Возвращение.
Тяжёлые, будто свинцом наполненные веки разомкнулись, и сквозь образовавшуюся в них щель ударил яркий свет. Потом я моргнул от непривычки – один раз, другой, заставляя глаза привыкнуть к нему. И свет немного потускнел, принял багровый оттенок, но продолжал резать глаза. Он вызвал боль в голове, и я застонал.
— С возвращением в этот мир.
Голос раздался неожиданно. Я медленно повернулся на него, и сквозь всё ещё расфокусированный взгляд различил мутный силуэт, сидящий по другую от меня сторону. Постепенно зрение прояснилось, и силуэт стал чётче, детализировавшись в старика.