2028

И это злобное, недовольное шипение настигло меня и на восьмом, и на девятом этажах. Оно ползло следом. И когда я вновь обернулся назад и посмотрел на площадку с запертыми дверями, то мне почудилось, что оно издаётся из-за каждой из них. А потом приглушённый шёпот, множество шёпотов налило площадку. Тихих… Жалобных… И мне тоже стало как-то тоскливо на душе, захотелось остановиться, прислушаться, выслушать…

На десятом этаже связист ухватился за стену и тяжело задышал. Он отмахивался руками от кого-то, говорил, что всё в порядке, только немного устал. Алекс брёл последним, и с каждым новым подъёмом цвет его кожи бледнел, как будто сама жизнь уходила из него. Поисковик остановился на пролёте, звонко выдыхая через респиратор. Он держался ровно, прицеливался кверху, но было видно, что и тот тоже устал.

— Да когда же наступит конец этой проклятой лестницы?... Мы здесь бредём уже целый день…

Я взглянул на Илью. Голос его был монотонным и будто заведённым невидимым ключиком. Тяжело переступая ногами, поисковик начал подниматься дальше. Связист, нащупывая стену, шёл следом. Семён Владимирович тоже как-то изменился: он брёл наверх будто впотьмах, наощупь ориентируясь по стене. Словно лишился зрения.

Позади нас остались одиннадцатый и двенадцатый этажи. В самом низу, будто в глубинной чёрной Преисподней, раздалось настойчивое громыхание. Я осторожно выглянул из-за перил и посмотрел туда. Там, на непостижимой глубине, мерцали багровые отсветы. Вспышки появлялись и тут же прекращались, и тьма вновь сгущалась. Что же там такое происходит? Потом огонь вновь разразился, и что-то зарычало. Дракон?... Там… Есть… Дракон? Что за бред?...

Тринадцатый этаж лениво спустился к нам. Такой мрачный и холодный, но от этого казавшийся мне таким притягательным. Поисковик остановился и посмотрел вниз. Не знаю, что он увидел там, но потом Илья присел на лестницу, положил на колени свой автомат да так и остался сидеть. В этот момент я почувствовал то, что уже ни с чем не мог спутать. Это ощущение стало для меня таким же ясным, как и приход дня после ночи. Но в то же время таким таинственным, как и то, что скрывалось за закрытой дверью за мной.

Илья тяжело вздохнул, потом поднялся, взял на прицел уходящую вниз лестницу и сказал:

— Я останусь здесь… Нужно задержать… А вы – идите. Поднимайтесь дальше.

Голос его был ровным, лишённым интонации. Словно заново завели ключик, и поисковик вновь запустился как механизм. Связист глянул на него пустым и отрешённым взглядом, кивнул и потопал дальше наверх. Алекс поплёлся следом, а я ещё задержался на этом этаже. Илья медленно повернул голову и посмотрел на меня.

— Иди же…

— Ты сам говорил, что нельзя останавливаться…

— Тогда они достанут нас… Всех… Я должен задержать… Идите дальше.

Я понял, что отговаривать поисковика бессмысленно, а поэтому лишь обречённо вздохнул и пошёл дальше. Наверное, Илье просто не хотелось уходить и оставлять здесь их всех – жалобно стонущих за дверями, плачущих… Я бы и сам остался, но мне надо идти вперёд. Когда всё закончится, я обязательно спущусь к ним сюда. Обязательно их выслушаю…

Я уже не понимал, на каком этаже мы находимся. Втроём бы брели наверх, поворачивали, потом снова брели, а этажи всё лились и лились вниз. А может, это они спускались? А мы на самом деле просто топчемся на месте.

Внизу, совсем близко, раздались выстрелы. Автоматная очередь взревела как лев; взметнулись отзвуки и, казалось, обогнали нас на нашем бесконечном пути. Мы всё шли и шли, ступени всё поднимались и поднимались. Внизу гремел автомат. Настойчиво. В какой-то момент Семён Владимирович грузно опустился на ступени, положил чёрную сумку на колени и начал её гладить с тщательной бережностью. Его глаза сузились, постепенно налились влагой, и вскоре связист горько заплакал. Я остановился рядом, прислонившись к стене. Почему-то и мне сделалось так паршиво, что слёзы сами набежали на мои глаза. Я посмотрел во тьму площадки чуть ниже нас. Двери томились во мраке и не были видны, но я слышал, как с мольбой звали нас к себе, как настойчиво просили… Молили подойти и остаться…

Алекс остановился с противоположной от меня стороны, чуть ниже, прислонившись к перилам. Он смотрел туда же, потом вздохнул, перевёл взгляд на меня и сказал:

— Они зовут, ты слышишь?

Я молча кивнул; слезинка пробежала по моей щеке, и в том месте, где остался след, я почувствовал холодок.

— Они требуют свою жертву. — Алекс вновь посмотрел во мрак.

— Как они могут требовать?... Они ведь… страдают… — захныкал связист. — Они не требуют, а молят… А мы… мы жестокие твари. Хладнокровные твари. Идём мимо них и бросаем здесь всех…

С горечью в глазах я посмотрел на связиста и лишь молча кивнул.

Алекс тут же перевёл взгляд на меня.

— Нет. Павел. Это не так. Это не мольба. Это требование. Плата за проход.

Студент приблизился ко мне, взял за плечи и слабо тряхнул.

— Они требуют жертву. Ты меня понимаешь? — он взглянул мне прямо в глаза, и от этого внутри всё постепенно остывало. Горечь, леденяще цепляющая за саму душу, медленно отползала.