_2020_10_28_03_57_12_770

Он начал болеть с 17 лет, а к 37 – это уже немыслимое скопище хворей. Его метафизи-

ческое затворничество, сочетаясь с высокой духовностью, бросало его из одной чрезмерности

в другую: в науке – до самоубийственного истощения, в жизни – до опасной любви, в религии

– до неистовства. Он медленно, но верно убивал себя.

Он пришёл к аскетизму, он добивал в себе те жалкие остатки жизни, которые ещё не

поглотила нечеловеческая работа. Ему уже мало умерщвления плоти и многочасовых молитв.

Он надевает знаменитый пояс с гвоздями, отрекается от собственных научных трудов и уходит

в мистику.

В своей Молитве к Богу Паскаль отрекается от себя: «Господи, хотя в моей прошлой

жизни благодаря тебе не было великих преступлений, тем не менее она была позорной из-за

беспрестанного небрежения к Твоему Слову и Твоим Внушениям, из-за праздности и полней-

шей бесполезности моих действий и мыслей, так что вся моя жизнь была сплошной потерей

времени, которое Ты даровал мне для того, чтобы я поклонялся Тебе. Таким образом, Господи, я всегда противоречил тебе».

«Человек – это всего лишь тростник, и притом очень слабый по природе, но этот тростник

мыслит».

Стержневая идея человековедения Паскаля не в том, что надо «ненавидеть себя», но в

том, что «не надо лгать себе».

В «Мыслях» мы находим явно выраженную концепцию трагизма жизни перед лицом

смерти – концепцию, которая тремя веками позже прозвучит так: «Абсурдно то, что мы роди-

лись, абсурдно то, что мы умрём».

Толстой любил Паскаля падающим на колени. Он писал: «Паскаль задумал большое

сочинение, в котором хотел поведать миру об истинности религии, которую исповедовал. Он

все больше превращал свою жизнь в служение Богу, строго следуя им же установленным пра-

вилам. Страдания он переносил с величайшим терпением, считая их не наказанием, а испы-

танием веры».

Самое великое из Паскалевского наследия – страстная, глубоко выстраданная вера. Он

не ищет доказательств бытия Бога в самом устройстве мира. Он берет человека в окруже-

нии природы, среди бесконечных пространств. Сопоставляя его то с необъятностью небес,

то с мельчайшим атомом, он поочерёдно показывает его великим и ничтожным, затерянным

между двумя бесконечностями, двумя безднами. Затем, продолжая рассматривать человека в

его внутренней сущности, Паскаль старается показать, что в сознании его существуют тоже

две бездны: с одной стороны – устремление ввысь, к Богу и нравственному совершенству, с

другой – тяготение вниз, к злу, преступное влечение к пороку.

Даже пророчества Евангелия – и те не убеждают его: «вы думаете, что они приведены для

того, чтобы внушить нам веру. Нет, это для того, чтобы отвратить вас от веры. Чудеса служат

не для того, чтобы обращать, а для того, чтобы осудить».

Для Паскаля религиозность не поучение, не доказательство, а – страдание. Бога надо

мучительно выстрадать. И если кто выстрадал своего Бога, то это сам Паскаль. Бог Паскаля –

это Бог отшельников, не демонстрирующих своё религиозное рвение, но одиноко жаждущих

его всем своим существом.

Бог недоказуем, Он непостижим, потому что, не имея ни частей, ни границ, не имеет

никакого соотношения с нами. Да, вера Паскаля – это Бог, ощущаемый сердцем, а не разумом.

Эта сердечность Паскаля, проступающая сквозь все жёсткое и суровое, что есть в его манере

и учении, пленяет в нем с особой силой. То волнение, с которым этот великий страждущий

дух молится, то, как он говорит о самом важном в религии, способно захватить все сердца и

внушить им некое ощущение глубины, навсегда запечатлев в них некую растроганную почти-

тельность. Прочитав Паскаля, можно остаться неверующим, но уже нельзя ни насмехаться над

142

И. В. Щеглова, Е. Князева, Е. Степанцева. «Пишем роман. Основы писательского мастерства. Очерки и размыш-

ления»

религией, ни богохульствовать; и в этом смысле правда, что он одержал победу над духом 18

века и над Вольтером.

Можно по разному относиться к «Письмам к провинциалу» – упиваться ими, как гра-

мотная Европа XVII века, или поносить, как просвещённый век XVIII; гениальные книги все-

гда направлены против догматиков и иезуитов, разбросанных по всем временам.

Рождение гения делит культуру на две эпохи: до и после него. Если влияния на Пас-

каля относительно невелики, то влияние Паскаля неисчерпаемо: экзистенциализм Кьерке-

гора, диалектика Лейбница, скептицизм Бейля, теория воспитания Гельвеция, антирациона-

лизм Гамана, философия чувства и незнания Якоби, пессимизм Шопенгауэра, антисциентизм

Ницше, интуитивизм Бергсона, спиритуализм Кузена, диалектическая теология Нибура и Тил-

лиха – таков далеко не исчерпанный список.

Паскаль – может быть, впервые в истории культуры – связал убеждения с человеческими

типами, приписав привлекательность идей не идеям, а характерам. Не убедительность аргумен-

тов, но восприимчивость людей: пирронизм угождает вольнодумцам, рационализм – догмати-

кам, стоицизм – героям. Причём противоположные течения существуют во славу друг другу,

взаимно питаются слабостью и ограниченностью друг друга. Но даже взятые вместе философ-