меня жутко раздражал, поэтому курсовая получилась скорее критикой на критика. Я в пух и
перья разнесла статью Белинского о пьесе Грибоедова «Горе от ума». И тем самым оскорбила
кафедру русской литературы, даже не представляя себе, какие глубинные струны и затянув-
шиеся раны затронула своим беспардонным вмешательством (подобно слону в посудной лавке, топчущему тончайший фарфор).
Словом, я позволила себе замахнуться на святое, естественно, мне этого не простили. К
экзамену я была допущена. Преподаватель сразу же вспомнил меня. Обиженно сопя поставил
тройку и попенял: «не любите Белинского, написали бы о ком-нибудь другом».
Вот эта курсовая работа:
В. Г. Белинский.
А. С. Грибоедов «Горе от ума». Критика.
«Белинский был назначен В. И. Лениным на должность «главного советского кри-
тика» (Ленин назвал Белинского «предшественником полного вытеснения дворян разночин-
цами в нашем освободительном движении»), воспротивиться, как мы понимаем, Виссарион не
мог, так как родился и почил задолго до 1917 года. И все-таки хорошо, что его «оставили», возвели на пьедестал, и, хотя и выхолостили (подобно многим замечательным писателям и
поэтам), все же в нашей многострадальной стране Белинский был и остается известным каж-
дому мало-мальски грамотному человеку.
Он был первым российским критиком, которого можно с полной уверенностью назвать
таковым. За свою недолгую жизнь Белинский успел сделать очень много. И главное – создал
основу, школу для целой плеяды последовавших за ним. Он актуален и сегодня, так как его
критические статьи и разборы литературных произведений представляют собой настоящие
буквари для начинающих критиков. Каждая оценка художественного произведения опреде-
лена у Белинского целой системой эстетических взглядов. Эта тесная связь теории с живой
литературной практикой – одна из отличительных особенностей эстетической системы Белин-
ского. Другая не менее важная особенность – понимание тесной связи искусства и жизни.
В статье, посвященной пьесе «Горе от ума» А. С. Грибоедова, Белинский, прежде чем
приступить к собственно разбору самой пьесы, знакомит читателя с краткой историей разви-
тия литературы вообще и русской литературы в частности. Он пишет о том времени, «когда
теория искусства представлялась с математической точностью», о том времени, когда поэзия
разделялась на множество видов (родов). Он высмеивает «старцев достопочтенных» и «мужей
ученых и мудрейших», «украшавших новыми нелепостями старые». То есть пытавшихся оста-
новить время и удержать развитие литературы, навязывая ей устаревшие законы, называя их
по-новому вместо того, чтобы пересмотреть все и упростить, а то и вовсе уничтожить. «Все
было решено и определено: наука не могла идти далее. Славное время, чудное время. И давно
ли оно свирепствовало у нас на святой Руси? Давно ли Сумароков слыл «российским госпо-
дином Расином»? Давно ли Мерзляков – человек даровитый и умный, душа поэтическая – с
важностью, нисколько не думая шутить или мистифицировать публику, разбирал неподража-
емые красоты творца дубовитого «Синава» и свирепого «Димитрия Самозванца»!..
101
И. В. Щеглова, Е. Князева, Е. Степанцева. «Пишем роман. Основы писательского мастерства. Очерки и размыш-
ления»
От автора достается классицизму и романтизму: «Всемирную историю искусства, то есть
искусства не какого-нибудь народа, а целого человечества, разделяют на два великие периода, обозначая их именами классического и романтического». Увлекая читателя за собой в дале-
кое прошлое, Белинский не боится древних греков, не рискуя увязнуть, легко проносится по
древнегреческой культуре, творчеству, драматургии. Играючись, обрушивает на голову чита-
теля поток имен, событий, философских взглядов. Тут у него соединились и «умерший народ-
художник», и «варвар-римлянин», и «божественный голос, взывающий из забытого уголка
мира»… «Исчезают только конечные формы, а формы искусства вечны и непреходящи, ибо в
их конечности является бесконечное…»
Несколько очумевший читатель спросит: «А где же тут о «Горе от ума?»
Будет, непременно, но еще многое предстоит узнать читателю, прежде чем он приступит
к разбору собственно произведения, чьим именем воспользовался Белинский для обозначения
своей статьи. (Прошу прощения за вольность, так как был момент, когда я засомневалась: а ту
ли статью я читаю?)
Но вернемся к классицизму, к его пониманию французами и немцами, которые, в отли-
чие от древних греков, не понимали «возвышенной простоты», а французы даже «пытались
заменить ее натянутою декламациею и риторическою шумихою».
Романтики, по Белинскому, оказались еще хуже, они «полагали романтизм в бесфор-
менности и диком неистовстве». Таким образом они отвергли «ложный классицизм», породив
таким образом «классиков романтических». Белинский пишет: «Мы смеемся над классиче-
скими разделениями поэзии на роды и драматической на виды; но понимаем ли мы сами это
дело лучше их? Мы говорим «драма, трагедия, комедия», а не думаем, в чем состоит значение