2000 №4

Разговор невольно перешел на музыку. Я был еще ярым мендельсонистом, в то время Шумана не знал почти вовсе. Мусоргский был уже знаком с Балакиревым, понюхал всяких новшеств музыкальных, о которых я не имел и понятия. Ивановский, видя, что мы нашли общую почву для разговора, музыку, предложил нам сыграть в четыре руки А-мольную симфонию Мендельсона. М. П. немножко поморщился и сказал, что очень рад, только чтоб его уволили от Andante, которое совсем не симфоническое… Мы сыграли первую часть и скерцо. После этого Мусоргский начал с восторгом говорить о симфониях Шумана, которых я не знал тогда еще вовсе. Начал наигрывать мне кусочки Es-дурной симфонии Шумана; дойдя до средней части, он бросил, сказав: «Ну, теперь начинается музыкальная математика». Все это мне было ново, понравилось. Видя, что я интересуюсь очень, он еще кое-что поиграл новое для меня. Между прочим, я узнал, что он и сам пишет музыку. Я заинтересовался, разумеется; он мне начал наигрывать какое-то скерцо (чуть ли не В-дурное); дойдя до Trio, он процедил сквозь зубы: «Ну, это восточное!», и я был ужасно изумлен небывалыми, новыми для меня элементами музыки. Не скажу, чтобы они мне даже особенно понравились сразу: они скорее как-то озадачили меня новизною. Вслушавшись немного, я начал оценять и наслаждаться. Признаюсь, заявление его, что он хочет посвятить себя серьезной музыке, сначала было встречено мною с недоверием и показалось маленьким хвастовством; внутренне я подсмеивался немножко над этим. Но, познакомившись с его «скерцо», призадумался: верить или не верить?..»

Прошло шесть лет после первого знакомства и три года после второго. Остались позади превращение военного лекаря в профессионального химика и педагога, стажировка в лабораториях за границей, женитьба.

«После моего возвращения из-за границы осенью 1862 года, — вспоминает А. П. Бородин, — я познакомился с Балакиревым (в доме у С. П. Боткина), и третья моя встреча с Мусоргским была у Балакирева, когда тот жил на Офицерской, в доме Хилькевича. Мы с Мусоргским снова узнали друг друга сразу, вспомнили обе первые встречи. Мусоргский тут уже сильно вырос музыкально. Балакирев хотел меня познакомить с музыкою своего кружка, и прежде всего с симфонией «отсутствующего» (это был Римский-Корсаков, тогда еще морской офицер, только ушедший в далекое плавание в Северную Америку). Мусоргский сел с Балакиревым за фортепиано (Мусоргский на primo, Балакирев на secondo). Игра была уже не та, что в первые две встречи. Я был поражен блеском, осмысленностью, энергией исполнения и красотою вещи. Они сыграли финал симфонии. Тут Мусоргский узнал, что и я имею кое-какие поползновения писать музыку, стал просить, чтоб я показал что-нибудь. Мне было ужасно совестно, и я наотрез отказался».

Балакиревский кружок вскоре выработал определенную музыкальную программу и стал именовать себя «Новая русская музыкальная школа». В 1867 году в статье большого друга и активного участника кружка критика В. В. Стасова впервые было сказано, что кружок сплотил кучку, но «могучую кучку», композиторов. Действительно, главой и руководителем кружка был М. А. Балакирев, в кружок входили А. П. Бородин, Ц. А. Кюи, М. П. Мусоргский, Н. А. Римский-Корсаков, некоторое время к нему примыкали Н. Н. Лодыженский, А. С. Гусаковский, Н. В. Щербачев. Точный термин, найденный выдающимся критиком, прочно вошел в историю русской музыки и русской культуры.

Крупнейший русский художественный и музыкальный критик Владимир Васильевич Стасов, благословивший объединение молодых русских композиторов в «Могучую кучку».

Члены. «Могучей кучки» — М. П. Мусоргский, справа от него А. П. Бородин, М. А. Балакирев, Ц. А. Кюи, Н. А. Римский-Корсаков.

«Могучая кучка» как сплоченная группа закончила свое существование к середине 70-х годов прошлого столетия. Уход из жизни М. П. Мусоргского и А. П. Бородина окончательно расстроил монолитность кружка и прервал его программную деятельность, хотя Николай Андреевич Римский-Корсаков дожил до 1908 года, основатель кружка Милий Алексеевич Балакирев — до 1910, а Цезарь Антонович Кюи — до 1918 года.

Перу Модеста Петровича Мусоргского принадлежат пять опер: «Саламбо» (по роману Г. Флобера), «Женитьба» (по комедии Н. В. Гоголя), «Борис Годунов» (по трагедии А. С. Пушкина), «Хованщина», «Сорочинская ярмарка» (по повести Н. В. Гоголя). Кроме того, им написана симфоническая картина «Ночь на Лысой горе», сюита для фортепиано «Картинки с выставки», вокальные циклы, песни, романсы.

Он умер 16 (28) марта 1881 года в Петербурге в возрасте 42-х лет. С марта по декабрь потрясенные его внезапной смертью члены «Могучей кучки» практически не собирались, не показывали друг другу новые музыкальные сочинения, не посещали театры и концерты.