2000 №4

И вот я вернулась с вокзала, вошла в прихожую, закрыла за собой дверь, и душа моя наполнилась светлой радостью: в квартире было ТИХО! Никто не кричал, не взрывал, не дрался и даже не мяукал. Полчаса тишины и две чашки кофе сделали меня другим человеком. Вооружившись половой тряпкой, шваброй и ведром, я принялась создавать если не светлое, то хотя бы чистое будущее. Кухня, прихожая, маленькая комната и, наконец, комната большая. Здесь-то и настиг меня удар.

Когда с тряпкой в руках я проползала мимо журнального столика, стоящая на нем металлическая настольная лампа вдруг тихо и отчетливо сказала: «Хорошие виды на урожай подарила нынешняя весна хлеборобам Тульской области». От неожиданности я села на пол. Звук тут же пропал. Опасливо вспоминая пророческие слова свекрови, я осторожно придвинула ухо к круглому абажуру. И результат не заставил себя ждать: «Остановись! Я открою тебе страшную тайну!» — зловеще прошелестел он.

Следующие двадцать минут я по очереди обходила все электроприборы в квартире и проверяла, не обрели ли и они дар речи. Нет, безумие мое было сконцентрировано только в лампе. Мысленно я оценила унылую перспективу белых халатов, длинных коридоров и запертых дверей без ключа. Наконец, решив, что сдаваться я все равно пойду только завтра, принялась домывать пол. Отодвинула столик с бормочущей лампой… И увидела, что ее вилка воткнута в радиорозетку, — дети постарались. Выдернутая лампа сразу онемела, а всполошенная моим телефонным звонком коллега — «физичка», отхохотавшись, произнесла навек запомнившееся мне слово «резонанс».

Спала я в ту ночь как убитая, а ванную и туалет домывала ранним утром следующего дня, до работы.

И. КУДРЯВЦЕВА (г. Москва).

ГОВОРЯЩАЯ ЛАМПА И ПОЮЩАЯ БРИТВА

Как ни удивительно это может показаться, электрические приборы, включенные в радиорозетку, порой действительно начинают «разговаривать».

По радиотрансляционной сети Москвы идет переменный ток звуковой частоты напряжением 15 вольт; в областных городах и поселках напряжение выше — 30 вольт. Этого недостаточно, чтобы нагреть волосок лампы, но сила тока, протекающего через него, будет примерно такой же, как при включении в электрическую сеть. Дело в том, что сопротивление 60-ваттной лампочки, измеренное в холодном состоянии, около 50 Ом, и при напряжении 15 вольт через нее потечет ток силой 0,3 ампера. Напряжение 220 вольт вызовет всплеск тока и мгновенный нагрев вольфрамового волоска до температуры порядка 3–3,5 тысячи градусов. Сопротивление при этом возрастает раз в пятнадцать (его изменение определяется формулой R_t = R₀(1 + αt), где α = 1/273 град^-1), доходя до 700 Ом с лишним. Силу тока можно найти и по-другому: разделив мощность лампы на сетевое напряжение. Результат будет одним и тем же — около 0,3 ампера.

Этот ток создает в спиральке волоска переменное магнитное поле, вызывающее вибрации звуковой частоты (для речи она лежит в диапазоне от сотен герц до нескольких килогерц). И если собственная частота каких-то деталей лампы (особенно ее колпака) совпадает с ними, происходит усиление колебаний и, следовательно, звука — резонанс. Лампа начинает разговаривать.

Еще сильнее звучат электрические устройства, в которых имеются магнитные катушки, скажем, электробритва с обмотками ее двигателя, особенно если какие-то детали внутри плохо закреплены и вибрируют.

С. ТРАНКОВСКИЙ.

СЫНЫ ОТЕЧЕСТВА

Да ведают потомки православных земли родной минувшую судьбу

Доктор медицинских наук В. ПОЛЯКОВ.

Шел 1856-й год. Уже заканчивался второй месяц осени — октябрь. В Петербурге смеркалось и темнело рано. За окнами Второго военно-сухопутного госпиталя были видны однообразные, скучные серые дома, кареты, проезжавшие по лужам, торопливые, одинокие, промокшие прохожие. Полутемный мрачный коридор вел в огромные палаты, в каждой из которых помещалось несколько десятков человек.

Сегодня дежурил 23-летний ординатор Медико-хирургической академии. Миновал всего год с тех пор, как ему торжественно вручили диплом лекаря с отличием.

А теперь он обстоятельно и неторопливо делал самостоятельный обход. Осмотрел каждого больного, расспросил жалобы, простукал грудь, прослушал сердце и легкие, прощупал живот. После обхода долго и аккуратно заполнял «скорбные» листы. Привычное ежедневное дело отодвигало невеселые мысли о слишком малой пользе от его работы, в которой было больше озарения, интуиции, искусных приемов, чем подлинной науки. Да и могло ли быть иначе, если основные достижения медицины сводились к подробному описанию страданий, если еще столько неведомого предстояло познать и физиологии, и физике, и химии?