1984

Казалось, он давал понять: «Это неизбежно, нам придется бестрепетно делать все это. Но зато потом заживем по-хорошему… потом, когда жизнь снова станет достойной того, чтобы жить». От Уинстона к О’Брайену истекала волна восхищения и даже почитания. На мгновение он даже забыл прячущуюся в тенях фигуру Гольдштейна. Глядя на могучие плечи и крупные черты О’Брайена, такие уродливые, но вместе с тем цивилизованные, невозможно было поверить, что он может потерпеть поражение. Не существовало такой стратагемы, которая оказалась бы не по плечу этому человеку. Не было такой опасности, которую он не мог бы предвидеть. Даже Юлия подпала под его обаяние. Забыв про погасшую сигарету, она внимательно слушала.

О’Брайен продолжал:

– До вас доходили только слухи о существовании Братства. И, без сомнения, вы составили собственное представление о нем. Возможно, вам представлялся целый подпольный мир… мир заговорщиков, устраивающих свои тайные встречи в подвалах. Переписывающихся в укромных местах на стенах домов, опознающих друг друга по паролям или особым жестам руки… Ничего подобного не существует. Члены Братства никоим образом не могут узнавать друг друга, и невозможно, чтобы любой из нас мог опознать более чем нескольких человек. Сам Гольдштейн, попади он в руки органов Госмысленадзора, не сможет назвать им полный список членов своей организации или предоставить информацию о том, где искать такую бумагу. Никакого такого списка не существует. Братство невозможно уничтожить, потому что оно не является организацией в обычном смысле этого слова. Ничто не удерживает его воедино, кроме идеи, которая неуничтожима. И одновременно ничто не может поддержать вас, кроме идеи. У вас не будет ни деловой дружбы, ни поощрения. Вам никто не поможет, когда вас наконец арестуют. Мы никогда не помогаем своим. В лучшем случае нам удается передать бритвенное лезвие в камеру слишком разговорчивому собрату, чтобы заткнуть ему рот. Вам придется жить, не зная результата, не зная надежды. Какое-то время вам удастся работать, потом вас поймают, тогда вы сознаетесь, после чего вас казнят. Других результатов своей работы вам увидеть не суждено. Никакие заметные перемены не могут произойти при нашей жизни… не надо надеяться. Мы уже мертвы. Подлинная жизнь ждет нас в будущем. Мы будем жить в нем в качестве горстки пыли и обломков костей. Однако насколько далеко отстоит от нас это будущее, не знает никто. Может, оно настанет через тысячу лет. В настоящее время мы способны только понемногу расширять область, в которой властвует здравый смысл. Мы не можем действовать коллективно. Мы способны только понемногу распространять наше знание от человека к человеку, от поколения к поколению. Существование органов Госмысленадзора не позволяет ничего другого.

Умолкнув, он в третий раз глянул на часы.

– А вам, товарищ, уже пора уходить, – обратился он к Юлии. – Впрочем, постойте: декантер еще наполовину полон.

Наполнив бокалы, он взял собственный за ножку.

– За что же нам выпить на этот раз? – произнес О'Брайен со знакомой уже иронией. – За посрамление органов Мысленадзора? За погибель Большого Брата? За человечество? За будущее?

– За прошлое, – произнес Уинстон.

– Да, прошлое важнее, – с серьезной интонацией согласился О’Брайен.

Они опорожнили бокалы, и через мгновение Юлия поднялась, чтобы уйти. Остановив ее, О’Брайен взял с комода небольшую коробочку, подал ей плоскую белую таблетку и велел рассосать. Он сказал, что они не должны выйти из его дома, распространяя запах вина, так как здешние лифтеры в высшей степени наблюдательны и любознательны. Как только за ней закрылась дверь, О’Брайен как будто бы вообще забыл о существовании Юлии. Сделав еще по паре шагов в обе стороны, он остановился.

– Осталось уточнить некоторые подробности, – проговорил он. – Насколько я понимаю, у вас имеется какого-то рода нора?

Уинстон рассказал о комнате наверху лавки мистера Черрингтона.

– Пока подойдет. Потом мы подыщем для вас другое место. Следует часто менять жилье. А я, кстати, пришлю вам экземпляр КНИГИ… – О’Брайен, как заметил Уинстон, произнес это слово как бы заглавными буквами, – книги Гольдштейна, как вы уже поняли. Возможно, я сумею достать ее только через несколько дней. Фактически их существует не так уж много. Органы Госмысленадзора разыскивают их и уничтожают едва ли не с той скоростью, с которой мы производим. Но разница невелика. Эта книга неуничтожима. Если погибнет последний экземпляр, мы воспроизведем его почти что дословно… А вы ходите на работу с портфелем? – спросил он.

– Как правило, да.

– И какой он у вас?

– Черный, очень поношенный. С двумя ремнями.