19 лет

Через полчаса наш товарняк дёрнулся и поехал без остановок до самого Слуцка. На станции его загнали в самый далёкий тупик между цистернами и платформами с досками и кругляком. Помятый, невыспавшийся, я отряхнулся от соли и мусора, попрощался с новогрудскими попутчиками и пошёл в город. А города фактически не было. Узнал только обгоревшие стены былого педтехникума, а дальше, на всю ширину обзора – пепелища, заросшие полынью и бурьяном. Только в заулочке с левой руки без единой царапины белела тюрьма. И тут её сберегли одни и другие. Сколько мне ни доводилось кочевать по этапным тюрьмам, нигде не видел разрушенным этот приют страданий, беды и издевательств.

За Случью стояли четыре одинаковых двухэтажных домика под крутыми черепичными крышами. В них размешались все местные власти.

Перешёл шаткий, скиданный на скорую руку мосток и в крайнем доме нашёл районо. В маленькой комнатушке принял меня главный раённый просветитель Алексей Никифорович Цыбулька. Прочёл приказ министерства, внимательно осмотрел меня, видно, понял, откуда я, ни о чём не расспрашивал, кивнул на табуретку и признался, что я здорово выручил Уречскую школу. В начале учебного года уволился преподаватель языка и литературы и пришлось закрыть выпускной класс. Теперь будут довольны ученики и родители, у преподавателей увеличится нагрузка и в районе будет ещё одна полная десятилетка.

Цыбулька, видимо, догадался, в каком я положении, предложил написать заявление на выплату подъёмных, сам сходил в бухгалтерию, и я в тот же день впервые в жизни держал ладную пачку червонцев. Десять лет не имел ни копейки и вдруг ощутил себя богатеем.

Через много лет и в ином положении я встретился с Цибулькой, и вспомнили первое знакомство. Алексей Никифорович признался, что тогда сразу догадался, из какого пекла я выскочил, в каком положении очутился. Вспомнил, что когда – то мою фамилию встречал в печати, посочувствовал и сразу выплатил подъёмные на разжитие.

А как же добраться до того Уречья? Пошёл на рынок. Людей было мало. Былые «западники» из-под Клецка продавали пеклеванку, розовое сало, кружки масла в капустных листочках, вяленые палендвицы. Я и не помнил, когда видел и пробовал такую «смакату». Глядел, глотал слюнки и отворачивался.

В конце рынка стояло несколько забрызганных грязью полуторок. опросил всех шофёров, и наконец невысокий с помятым широким лицом хлопец буркнул: «Садись. За полсотни подкину». Ого! Постоял, подумал, а куда денешься? Пешком не дойдёшь. Сел в кузов и поехал на какую-то базу. Шофёр что-то долго оформлял, потом грузили какие-то бочки и мешки, я втиснулся между ними, и наконец выехали на “варшавку». В сумерках возле Кучина повернули на гравийку, подобную на тракторную гусеницу – яма, бугор, яма, бугор. Вдоль дороги – перелески, мелкий ельник, на песчаных дюнах красный ракитник, над головою низкое чёрное небо, ветер гонит песок и пыль.

В наступающей темноте миновали железнодорожный переезд, впереди замигали слабые огоньки в окнах и на уровне земли – догадался, что люди живут в землянках. Над кровлями и крышами с устремлёнными к небу дымками торчала высокая металлическая труба, пахло кислой рощиной. В кузове я намял бока и продрог от пронзительного ветра. Машина переваливалась по битому булыжнику и остановилась около длинного дома с кустами-деревьями, без забора, только со столбами от былых ворот. Шофёр крикнул из кабины: «Приехали!» Подождал пока я ссунулся с кузова, газанул и поехал, а меня едва держали онемевшие ноги.

Вошёл во двор. В доме светилось одно большое окно. В сенцах шибанул в нос густой дух кислой браги, нащупал клямку и постучал. Отозвался женский голос. В довольно большой комнате за столом под лампой с закопченным стеклом сидели две беленькие девочки, в стоечке хлюпал носом мальчонка в рубашечке выше пупа. Невысокая раскрасневшаяся женщина вытаскивала из пылающей печки большой чугун с бульбой. Она удивлённо посмотрела на меня, сказала, что это и есть квартира директора школы, а «сам» скоро придёт. Предложила раздеться и подождать.