19 лет

Война откатывалась на запад, и в бараках от подъема до отбоя не выключались черные тарелки репродукторов. Волновало каждое сообщение об освобожденных городах, отголоски салютов радовали и обнадеживали. Мы читали и слышали только про успехи и победы, про потери немцев, но не знали ничего, сколько пролилось и еще прольется крови на нашей земле. В сводках мелькали знакомые города и селения. Когда назвали мой Глуск, я не смог сдержать слезы. Не верилось, не мог представить, что когда-нибудь ещё пройдусь по его улочкам, по заливным лугам Птичи. Величайшим желанием каждого из нас было окончание войны: победа сулила и нам свободу. Всех осужденных по 58-й статье, у кого вышел срок, задерживали «до окончания военных действий», а потом «до особого распоряжения». Был задержан и мой давний друг Алесь Пальчевский. Нас разлучили перед войной на шестом лагпункте. Долго не слышали ничего друг о друге. Случайно узнал от экспедитора, что Алесь заведует инструменталкой на восемнадцатом лагпункте, и переслал ему коротенькую писульку. Месяца через два тот же экспедитор привез ответ. Пальчевский писал, что отбыл свои восемь лет, задержан до конца войны, законвоирован и отправлен снова на повал. Вот тебе и отбыл наказание! Вот тебе и воля! «Если сможешь перетянуть на свой нелесоповальный лагпункт,— писал Алесь,— помоги и спаси». А мне так всегда не хватало этого надежного, чистосердечного и умного старшего товарища! Выждав, когда у начальника прорезалось хорошее настроение, пошёл упрашивать, чтоб затребовал по спецнаряду специалиста на все руки Алеся Пальчевского. «Ты как тот цыган, что коня продавал. Скажи, что дружка хочешь выручить».— «Угадали, гражданин начальник. Человек отбыл срок и на тебе, законвоировали, пилу в зубы — и погнали на повал». Цокур помолчал, сдвинул со лба на макушку фуражку и буркнул: «Ладно. Составь бумагу во второй отдел. Подпишу». И в тот же день заявка на замечательного инструментальщика пошла в управление.

Недели через две по грязной, размытой дождями дороге конвой привёл несколько человек из больницы и с ними долговязого, худого, в коротком бушлате, с фанерным чемоданчиком за спиною Алеся Пальчевского. Мы обнялись, от волнения долго молчали, потом никак не могли наговориться, а вспомнить было что. Мы думали, что Межевич и Токарчук давно на свободе, может, воюют, жалели, что не успели вызвать на дорасследование и нас — мы ж ничего не знали о трагической судьбе наших товарищей, которых война застала в минской тюрьме.

Алеся устроили на самую блатную работу — контролером по качеству сапожной шпильки. Её из березовых чурочек выстругивали ножами инвалиды и в конце дня сдавали контролеру. Мы отводили душу с Алесем, разговаривая по-белорусски. Вспоминали старых друзей, Дом писателя, не представляя, кто там остался в живых, на свободе. Казалось, выкорчевали всех до единого.

Под осень прибыл этап молоденьких девчат из Белоруссии. Почти все в изящных сапожках на высоких каблуках, в ярких клетчатых платочках. Преимущественно из тех мест, которые при нас были за межою: из Барановичей, Слонима, Альбертина, Новогрудка и Вилейки. Прибыли и молоденькие хлопчики. «За что вас, детки?» Отвечают: «СБМ».— «А что это такое?» — «Союз белорусской молодежи,— пояснил симпатичный Леня Леванчук.— Тех, кто записывался, не гнали в неметчину. А кому охота ехать из дому, батрачить на немцев? Вот и записывались. А что делали? Собирались, маршировали, пели белорусские песни». Леня был солистом в хоре Ширмы и в лагере стал любимцем поклонников песни. Особенно понравился новой начальнице КВЧ Татьяне Меркуловой, толстой, белой, как творожный сыр, и до анекдота примитивной бабе. Она часто вызывала Леню даже поздней ночью «на репетиции и составление концертных программ». «Репетировали» они до той поры, пока ими не заинтересовался оперуполномоченный. Меркуловой дали строгое партийное взыскание, а бедного Лёньку упекли на штрафной лагпункт. Там этот ласковый и деликатный сын виленского священника связался с блатными и пошел кочевать с режимными этапами со штрафного на штрафной лагпункт. Я слышал, что попал он потом в Казахстан и стал «своим» среди уголовников.