19 лет

На моём докладе был ещё один очень важный слушатель – новый директор русской семилетки Герой Советского Союза Владимир Демидович Лазник. Он и его жена – филологи с высшим образованием. Вот мне и надёжная смена в следующем году. Для них спешно освободили дом между кладбищем и аптекой, для жены наскребли часов в семилетке, а он сменил на директорском месте беспартийного Гофмана, взял себе несколько часов географии, черчения и физкультуры. Я знал, что Лазник заменит меня и придётся снова искать пристанища и девять килограммов муки в месяц. Я же человек с волчьим билетом, вчерашний лагерник и занимаюсь воспитанием подрастающего поколении. Разве есть гарантия, что не протаскиваю вредительскую идеологию? Я рассуждал за себя и за них. Избавиться от меня проще простого. На всех совещаниях хвалили бывшего директора семилетки, а потребовалось место Лазнику, и полетел Гофман в рядовые учителя с маленькой нагрузкой. Про него правда рассказывали мало приятную историю. Как только освободили Уречье он с семьёй тестя сразу вернулся сюда. Пивоварня при немцах и после них работала на полную мощность – курились котлы и были полные цистерны спирта в подвалах завода. Потребкооперация спешно открыла ларёк и начала неограниченную торговлю спиртом-сырцом. В ларьке сидели посменно Гофман и его тесть, старый, слезливый и синегубый Рымич. Из ларька спирт лился рекой, а в ларёк деньги – настоящим паводком: на запад шли воинские части, офицеры останавливались около ларька и опустошали свои карманы и планшеты от сотенных. Позднее мне рассказывал капитан Воронов, что, не отползая от ларька, в те памятные дни просадил восемнадцать тысяч дореформенных рублей.

Вскоре в Уречье открыли школу, а учителей нет. Гофман не признался, что он педагог-математик, сидел себе в фанерной будке, пока не схлынула волна питаков. Только когда ларёк прикрыли, тесть с зятем подсчитали большую прибыль, и математик занял директорское место в семилетке.

Наше методическое объединение навязало мне доклад на тему «Рациональное усвоение правописания предлогов и приставок, пунктуация в сложносочинённых и зависимых предложениях». Оказаться было невозможно – я же считался ведущим преподавателем в старших классах и человеком с хорошо подвешенным языком. Только мне и не хватало в моём голоде и с моей нагрузкой доклада по грамматике, которую я и сам не очень любил и знал. Больше всего меня тревожило, что придёт Лазник и посадит меня в галошу, принародно скомпрометирует, что бы скорее занять моё место. Может по их предложению и подстроили этот доклад.

Я снова готовился ночами, перекопал множество методических разработок в неразрезанных номерах журнала «Русский язык в школе», подбирал интересные примеры освоения пунктуации в сложных предложениях.

Лазники таки пришли и уселись в средине слабоосвещённого класса. Все с неприкрытым интересом, льстиво разглядывали их, улыбались, заговаривали, угождали. Про Владимира Демидовича говорили, что он очень скромный и простой товарищ; что бы не бросаться в глаза и Звезду Героя не носит. Его жена красивая, выше мужа ростом, весёлая и хорошая учительница. Лазник, чернявый, с непослушным чубом, курносый, быстроглазый и смешливый, сидел в светлосерой офицерской шинели. Я хоть и волновался, но умел владеть собою – писал на доске примеры и быстро разбирал их, выводил практические правила и, кажется, не провалился.

После доклада Лазники подошли ко мне познакомиться, наговорили много приятного, чуть не приписали открытие новых методических секретов, а была обычная компиляция из популярных журналов. Я поинтересовался, где учился Владимир Демидович. «В Минском пединституте». – «О-о, выходит, мы с одной кузницы педагогических кадров», - и я назвал несколько фамилий преподавателей, что уцелели после посадок 1937 -1938 годов. Лазник разговор не поддержал, перевёл на шуточки и бытовые мелочи, поинтересовался, где и как живу, какая нагрузка. Ага, прикидывает уже себе и жёнке мою нагрузку. Я не сомневался, что они перейдут в нашу школу, а мне придётся собирать манатки. Так я и жил, каждый день под страхом.

Юлия Лукъяновна оказалась простой и обаятельной женщиной, влюблённой в литературу. Она интересно говорила про «Молодую гвардию», про поэму Антокольского «Сын», а из «Зои» Алигер вдохновенно процитировала: «Сталин на работе, это значит, над Москвой рассвет уже встаёт, Сталин на работе, это начат новый день свершений и забот»… и аж побелела, как фанатик на молитве. После такого доброжелательного разговора я немного успокоился. Удивило только, почему Лазник не поддержал разговор про институт. Обычно бывшие студенты охотно вспоминают пору своего «бурсатства». Может, Владимир Демидович не был в восторге от преподавателей «послезамотинской» поры, на кафедрах оказались случайные недоучки, которые даже институт не окончили, да какие-то гастролёры. Да и студенты после чистки литфака были запуганными, молчаливыми и предусмотрительными.