Роуэн была не первой, кто проник внутрь через заколоченное окно. Ночлег здесь находили и другие, по большей части подростки, но иногда появлялись и бездомные постарше. Ни одна из двенадцати комнат не была чьей-то; обычно бродяжки примерно одного возраста размещались на ночевку в той очереди, как приходили. Взрослые же или более наглые на это чихать хотели. Не обходилось без столкновений, и те, что были помладше или новичками в уличной жизни, вскоре обучались вовремя уносить ноги или отвоевывать свой угол.
В лучшей комнате (и только там) была мебель: старый раскладной диван с торчащими пружинами и шкаф с треснувшим зеркалом на дверце. Как правило, утром Роуэн не слишком задерживалась в доме. Сегодня она осталась, пока через недостающую доску в окне не проник свет, при котором все уже было видно, – электричество здесь отключили давным-давно. Стоя перед зеркалом, она завязала волосы сзади и через плечо взглянула на свою спину.
Десять недель прошло с той ночи, когда пропал Джеймс. Роуэн так никому не рассказала об ожоге до своего побега, а сбежала она в тот же день, как сняли гипс. Сначала не говорила просто потому, что не могла придумать, как объяснить появление клейма. Потом поняла, что есть другая веская причина молчать: по этой примете ее можно было легко опознать. А поскольку Роуэн задумала исчезнуть, меньше всего она хотела быть узнанной.
Первые две недели покрытая волдырями кожа щипала и ныла. Теперь ожог зажил, превратившись в красный оттиск кольца Снетчера. Роуэн провела по клейму пальцами и поправила одежду, чтобы его прикрыть. Она мыслила здраво: клеймо никогда полностью не исчезнет. Отметина на всю жизнь.
Собрав рюкзак, она протиснулась в окно и покинула дом, даже не оглянувшись. Роуэн не собиралась возвращаться. Пристанища хороши лишь ненадолго, пока не пошли разговоры и тебя видели не очень много людей. Пора двигаться дальше.
Позавтракала она, как и все последнее время: по пути в библиотеку стянула фрукты у торговки на рынке и запила водой из питьевого фонтанчика. Поначалу она изрядно похудела, но теперь наловчилась воровать, и худоба стала потихоньку уходить.