13 мертвецов

Четырьмя днями позже к сталинской желтой двухэтажке в 10-м квартале подъехал тентованный грузовичок. Как Галина и говорила, вещей на новую свою квартиру она перевезла немного: шкаф, пара раздвижных кресел, стулья, тумбочка, микроволновка, вентилятор, детские игрушки – вот, пожалуй, и все. Вещи переносили муж с приятелем. Галина тем временем пошла комоды да тумбочки подчищать в квартире тетки – от ненужных вещей избавляться. За маленьким Артемкой попросила в это время посмотреть соседку Валентину – старушка каждый божий день на лавочке супротив дома сиднем просиживала.

– А что ж Софьюшки-то не видно? – поинтересовалась Валентина.

– Так учебный год начался. Так-то она у нас в интернате на постоянке, только на каникулы к себе берем. Не, навещаем-то часто, игрушки там, конфеты. А так – ей там, поди, лучше, уход специальный.

Софья была ребенком от первого брака. В первый же год, приехав в город из деревни, Галя по дурости залетела, по дурости замуж вышла. Супружество было нервное, муж дурной, пил нещадно – может, потому и ребенок вышел на мозги кособокий. Распознали это не сразу, годик на третий стала видна заторможенность: что ни скажи Софьюшке, ничего с первого раза не понимает. По врачам начали ходить, те руками разводят – имбецильность, не лечится. Сколько лет промаялась Галина, а как школьный возраст у дочери подошел – в интернат сдала. Тем паче, к тому времени с первым своим мужем она развелась, как-то надо было личную жизнь обустраивать – а такое приданое кому нужно? Ну, вот Софья и стала для Гали «каникулярным ребенком». А потом уж Артемка народился от Димы – второго мужа. Этот пацанчик вышел толковым. Годик едва миновал, лепетать начал. Сейчас еще и трех лет нет, а уже считает до десяти. Ну, так и муж не чета первому: не пьет, начитанный, даром что водителем работает, и познакомились в общаге – этажом ниже жил.

– А-а-а, вот что, – протянула Валентина, – то-то я и приметила, что вы с девочкой к Клавдии только на Новый год или летом. Ясно теперь. Ну, иди, присмотрю за Артемкой-то, никуда не скроется.

– Вот еще что, теть-Валь. – Галина приостановилась у входа в дом и вновь обернулась в сторону скамейки. – Вы там про белье спрашивали да одежду. Так я согласна. Я много от чего избавляться буду, так взяли бы.

– А ты знашь что? Пичугиным отдай. Им зазорно не будет – все за пол-литру сбагрят.

– Так вы вроде сами хотели? Пошли бы сейчас вещи вместе поразбирали.

– Да на кой мне наряжаться? Отнаряжалась уж свое. Не, ничего не надо.

Галя хмыкнула, плечами пожала, вернулась в квартиру. По пути заглянула к Пичугиным – от одежды и они отказались, а всякие сумочки, посуду, часы, коли не надо, согласились взять. «Вот, бляха-муха, сортировать сейчас вам буду!» – возмутилась про себя Галина, но все же пошла сортировать. Муж с приятелем шкаф устанавливают, а она – вещи по мешкам: наволочки с простынями – на выброс, часы – оставить, зеркало старое довоенное – оставить, потертая сумка – Пичугиным, зонт затрапезный – им же; тапочки старые черные, дурацкие динозаврики на них нарисованы – выкинуть.

– Слушай, – вполоборота крикнула она мужу, – установи сразу вентилятор на кухне да включи. Такое чувство, что до сих пор этим протухшим супом несет рисовым.

Первая неделя – в обустройстве. После общаги (двенадцать квадратных метров, туалет в конце коридора, кухня общая) двухкомнатное бытие казалось почти что роскошеством. Тем более что после старухи много ненужных вещей повыбрасывали, пораздавали – один комод сколько места занимал! – и теперь в новообретенном жилье можно было петь, танцевать, строить планы.

– Слушай, а я ведь когда-нибудь и не поверю, что в общаге жила, – по-девчачьи кружась по комнате, говорила мужу Галина.

Тот курил на кухне и с улыбкой смотрел на жену:

– Со следующей зарплаты плиту на кухне менять будем, – как бы в продолжение планов веско сказал он.

Артемка крутился возле матери, хватался за брючину, а когда Галина выскальзывала из его нецепких объятий, заливисто хохотал. Галина подхватила сына на руки и подняла под потолок. Высоченные потолки, сталинские.

– Плиту будем новую ставить. Достала нас с Артемкой общага, – нараспев, в такт кружению, говорила Галина. – Артемка вырастет, высокий-высокий будет, три метра, а и тогда ему места хватит.

Дурное забывается быстро, любая малая радость его рихтует. А тут каждый день – то подруги из общаги на новоселье придут, обзавидуются, то надо шторы менять – на желтые с цветочками, веселые. В приятных мелочах – будто в теплой ванне с пеной: ни о чем другом не думается, кроме того как тебе хорошо и уютно. А этот рев старухи из гроба, как пьяные драки в общаге, где-то далеко остался. Был ли он, не был, – никто не напоминает, а самой и вспоминать не хочется. Насмеявшись, отдышавшись, села Галина на диван, сына на колени посадила:

– Ну, Артемка, спроси меня о чем-нибудь про будущее? – задорно обратилась к сыночку.

– Мама, а когда я умру, я никого из гроба, как бабушка Клава, пугать не буду? – Как обухом по голове. Глазки у Артемки голубые, внимательные, пытливые. Ответа ждет.