13 мертвецов

Окна распахнуты настежь, но в комнате душно. Воздух прелый, гнилостно-сладкий; воздух давит. Так бывает всегда, когда летом в комнате покойник. На двух дощатых табуретках – гроб, обит блеклой светло-розовой материей. Столь же блеклым, обескровленным выглядит и лицо покойницы. Разве что вокруг глаз мертвенная синева густа и пугающа; может, потому и прикрыты пятачками сомкнутые веки – взгляд запечатан.

Клавдия Юрьевна Сморыго умерла пять дней назад. Обнаружили, правда, ее не сразу. Первой забеспокоилась соседка Валентина. Стала собирать деньги за уборку подъезда, а Юрьевна ей не открывает и даже голос не подает. Потом выяснилось, что и в магазин за молоком она не выходила, и мусор не выносила, что вовсе на нее было не похоже. Вызвали племянницу Галю. Та пришла со своим ключом, заметно волновалась.

Открыла дверь, и сразу в нос пахнуло какой-то пропастиной. Умерла Клавдия Юрьевна на кухне: видать, тряхануло прям за обедом, тарелка рисового супа осталась недоеденной и начала тухнуть. Валентине так сразу задурнело от этого, а племянница Галя на подкашивающихся ногах дошла до телефона в прихожей и вызвала скорую.

Скорая долго разбираться не стала, признали инсульт, сказали, что дней пять, как померла уже, а ударило ее, может, и того раньше: может за день до этого, может за неделю. Дальше суета началась, чтоб в морговский холодильник ее положили, по всяким собесам беготня, да гроб в полцены выхлопотать – тоже дело немалое. Зато ныне вот все выглядело вполне достойно. Без оркестров пусть (не заработала на них покойница), но чинно, ладно, с венками неплохими, два автобусика во дворе ждут: «пазик» и «газель», как раз на два десятка человек. Все, кто надо, пришли: старухи-соседки, знакомые, сослуживицы по библиотеке, ну и, конечно, племянница Галя с мужем и двумя детьми. Вокруг нее шепотков и разговоров особенно много. Во-первых, всю организацию похорон на себя взяла и поминки в заводской столовой за ее счет, во-вторых, покойной она ближайшей родственницей приходится, потому на законных правах и двухкомнатная квартира ей достанется. И то и другое вызывало живейший интерес.

– Переезжать-то, Галь, думаешь? – первой не утерпела Валентина: ее квартира как раз и примыкала к двушке покойной.

– Вот управлюсь с похоронами, по своей халупе решу чего, тогда уж и заедем. Вещички мне собрать – раз-два и обчелся, в общаге много не напасешься. – Вид у племянницы при этом оставался смурной и сосредоточенный.

– А там, знашь, у Клавы, белье какое старое увидишь или еще чего, так мне неси. Оно бы и мне пошло, мы с Клавой одного вроде размера.

– Обожди, теть-Валь, некогда пока все это тряхомудье разбирать, до всего руки дойдут, дай только с похоронами управиться.

– Ты только, знашь, Пичугиным ничего не давай. Все прохалкают. Будут зариться – не давай.

– Ой, томит чего-то, как перед грозой. Лишь бы на кладбище дождина не застала. – В воздухе действительно стояла несносная духота, да и Пичугины околачивались неподалеку, чего подслеповатая соседка Валя никак в толк не могла взять, так что было в самый раз сменить тему разговора. – Всю неделю дождь обещают, вот, поди, и разразится.

– Оно бы и хорошо, попозже немножко, – это подал голос Пичугин-старший из квартиры ниже, – а то жара всего уж измотала. Конец августа, а парит, как в июле. Я так думаю, что и Клавдию тоже жара доконала. Давление у нее.

– Ой, Клава, Клавушка, угораздило же тебя. И никто-то ж тебя не услышал, и никто не помог, одна-одинешенька лежишь и позвать не можешь. За чьи грехи отвечаешь? Кому грехи накручиваешь? Злой смертью померла да зло оставила, – всякие причитания-обличения Лиде Саврасовой прощались легко. Знали в подъезде: одна баба живет, дурит со скуки, все блажит чего-то, по утрам водой обливается, вечером карты раскладывает, сны растолковывать любит, даже если об этом ее никто и не просит. Но на этот раз среди присутствующих были и те, кому такое поведение оказалось внове.

Галин муж осек:

– При детях хоть кликушествовать не надо!

Впрочем, ребятишки и так не очень-то замечали траурности момента: трехлетний Артем – по малолетству, двенадцатилетняя Софья – из-за болезни. Дурной она уродилась. Врачи напортачили, объясняла всем Галина, родовая травма, в голове что-то не так сомкнулось, все только на десятый раз доходит. Вот и сейчас Софья напропалую все дергала Галю за рукав и спрашивала: «А бабушка навсегда умерла?» Ответ тут же забывала и заново интересовалась:

– А баба Клава теперь надолго мертвая?

– Теперь она, знашь, как уехала, считай, – решила по-своему объяснить Валентина, надеясь, что это будет доходчивей, – в землице теперь спать будет. Вы к ней в гости на могилку сможете сходить, а она к вам нет.

– Ой, не знаю, плохо померла, не по-божески. Успокоится ли теперь? – блаженная Лида заговорила спокойно, не причитая как обычно, может, поэтому ее и никто не решился в очередной раз прервать. – Мертвым есть дело до этого мира, поскольку мир предал их. Держат на земле дела неутоленные, обида кровная.