То, что происходило на этом процессе, больше напоминало литературную дискуссию. Ни один из обвиняемых не признал себя виновным в тех преступлениях, которые ему приписывались. Более того: писатели защищались! На вопрос прокурора к Даниэлю: «Какие идеи он хотел выразить в повести “Говорит Москва”?» — тот спокойно ответил, что его интересовал анализ психологии людей, попадающих в необыкновенные обстоятельства. Синявский держался не менее достойно. Он открыто говорил о свободе творчества и самовыражения, поправлял прокурора, когда тот приводил неточные или неполные цитаты. Выступления обвинителей порой доходили до откровенного абсурда. Например, государственный обвинитель заявил: «Даже зарубежная пресса говорит, что это антисоветские произведения». Получается — та самая пресса, которую считают клеветнической, является дополнительным свидетельством для советского прокурора? Еще более абсурдным было обращение к писателям: оцените свои произведения и признайте, что они порочные, что в них содержится клевета. Но ведь и Даниэль и Синявский, раз уж встали на такую позицию, не могли ее считать неверной! Недаром в своем последнем слове Даниэль с грустью говорит: «Я спрашивал себя все время, пока идет суд: зачем нам задают вопросы? Ответ очевидный и простой: чтобы услышать ответы, задать следующий вопрос; чтобы вести дело и в конце концов довести его до конца, добраться до истины. Этого не произошло».
В целом же процесс Синявского и Даниэля подчеркнул не только порочность судебной системы, сколько порочность идеологии, которая позволила судить литературу с точки зрения Уголовного кодекса. Она показала, что любой инакомыслящий обречен на столкновение с системой. Кстати, Синявский сумел выразить это буквально несколькими фразами: «.я не отношу себя к врагам, я советский человек, и мои произведения — не вражеские произведения. В здешней наэлектризованной, фантастической атмосфере врагом может считаться любой «другой» человек. Но это не объективный способ нахождения истины».
Приговор Верховного суда был суров: семь лет — Синявскому и пять — Даниэлю. Эти годы дорого обошлись писателям. Оба они отсидели свой срок. Даниэль вернулся из лагеря первым. Вначале — в ссылку, в Калугу. Затем — в Москву. До конца дней его обязали пользоваться псевдонимом Ю. Петров — как бы в насмешку. Судьба Синявского сложилась иначе: вскоре после выхода из лагеря он уехал в Париж, стал профессором Сорбонны и смог без опаски издавать свои произведения. Юлий Маркович Даниэль скончался в 1988 году, Андрей Донатович Синявский пережил его на девять лет. Он успел написать еще несколько произведений — книгу мемуаров «Голос из хора», автобиографический роман «Спокойной ночи», эссе «Прогулки с Пушкиным» и «В тени Гоголя».
Суд над Иосифом Бродским
Процесс над поэтом Бродским, «не вписывавшимся» в официальные рамки представления о советском мастере слова, имел большой резонанс как в СССР, так и за рубежом. Это дело, свидетельствовавшее об окончании «хрущевской оттепели», достаточно быстро обросло невероятным количеством домыслов, из-за которых многие моменты остаются неясными до сих пор. Интересно, что судили поэта в административном порядке незаконно, так как то, что он не работал, не являлось уголовно-наказуемым преступлением и подсудности по Указу Верховного Совета Бродский не подлежал, поскольку писал стихотворения и распространял их в «самиздате». Вот только его творчество никак не соответствовало взглядам партии и правительства… Итак, кого судили в 60-х годах XXвека: поэта, неугодного системе, илилицо, не желавшее заниматься общественно-полезной деятельностью? Отбросив в сторону крайности, остается признать, что их обоих в одном лице. А чему удивляться? Ведь поэт — существо в известной мере стихийное, не от мира сего, так что подходить к оценке его действий нужно с особыми мерками. Но их-mo как раз в «великом, могучем» Союзе и не было…
Сегодня поэта, прозаика, переводчика Иосифа Александровича Бродского (1940–1996) знают во всем мире. Его часто называют «Шекспиром наших дней», классиком и «феноменом культуры». А ведь еще совсем недавно имя этого мастера слова, который родился и провел свою молодость в Ленинграде, частью его соотечественников предавалось анафеме! За что? Сложно сказать. Видимо, за то, что он не хотел быть таким, как все.