04.1912

Роберт Дойл был игроком и мотом задолго до того, как познакомился с Кларой. Бог знает, откуда взялась у него эта страсть; во всяком случае, с женой он на эту тему не откровенничал. Клара доподлинно знала одно: когда шестнадцатилетний Роберт Дойл чуть было не просадил в карты добрую половину отцовской лавочки, тот мудро взял дитя своё за плечо, подвёл к порогу и задал такого мощного пинка, что у Роберта навсегда отбило желание возвращаться под родной кров. Поскольку Роберт умел красиво говорить, быть очаровательным и даже проворачивать кое-какие нехитрые аферы, ему удавалось держаться на плаву. Большую часть своих доходов он добывал из карманов юных девушек с неплохой репутацией, которых он весьма умело сбивал с пути истинного, а другую половину либо выигрывал в карты, либо зарабатывал тяжкими трудами. Правда, постоянной работы у Роберта Дойла не было. Хотя он и считался мастером, что говорится, золотые руки, мог починить и собрать практически что угодно, и быстро разбирался во всех технических новинках, веры ему не было. Роберт Дойл был человеком необязательным: забывал о времени начала работы, мог, устав от однообразного труда, проспать где-нибудь в углу до конца дня или и вовсе не прийти, потому что его слишком увлекли карты или очередная длинная юбка. Вскоре во всём Белфасте не осталось никого, кто согласился бы взять обаятельного Роберта Дойла к себе на службу. У Клары Дойл к тому времени на руках были золотоволосая и абсолютно пустоголовая ветреная Энн, что характером явно удалась в отца, и чахлый длинношеий Генри. Мистера Дойла одолевали долги, кредиторы и обесчещенные им девицы, за спинами которых мрачно потирали кулаки отцы и братья. С таким багажом и без гроша денег семейство снялось с насиженного места и отправилось искать лучшей доли.

Но то ли фортуна была к ним слишком сурова, то ли они сами были в том повинны (миссис Дойл склонялась к последнему варианту и обличала во всех смертных грехах своего непутёвого супруга), но нигде Дойлам не удавалось закрепиться надолго. Они побывали в Уайтхейвене, в Блэкпуле, Ливерпуле, Абердароне, Суонси, Кардиффе и Бристоле, но везде они лишь обрастали долгами и детьми. Когда семейство, вконец разочарованное, осело в Саутгемптоне, миссис Дойл было тридцать восемь, мистеру Дойлу — четырьмя годами больше, и из четверых детей с ними осталось только двое.

О старшей, бестолковой красавице Энн, миссис Дойл предпочитала не заговаривать. По её мнению, Энн удалась в отца, а с некоторых пор мистер Дойл возбуждал в супруге только усталое отвращение. Когда Энн было пятнадцать и семейство пыталось как-то прожить в Кардиффе, она познакомилась с очаровательным молодым художником. Как же отчётливо миссис Дойл припомнились тогда её родители да братья! Теперь она не таила на тех никакой злобы и порой грустно говорила себе, что было бы куда лучше, если бы она смирила свою гордыню и дала красавчику Роберту Дойлу от ворот поворот. И она старалась изо всех сил, чтобы дочь её не ступила на кривую дорожку, не посадила ещё одного дармоеда к ней, миссис Дойл, на шею, да только Энн оказалась ещё упрямее и глупее матери. Одним августовским вечером миссис Дойл, присмотревшись к дочери перед сном, вдруг схватилась за сердце и закричала, как будто поражённая громом:

— Беременна! Брюхата! В подоле принесёшь!

Энн тут же закрыла живот руками и стала пятиться к стене.

— Нет-нет, матушка, — заговорила она рассудительным тоном, какого миссис Дойл от неё прежде ни разу в жизни не слыхала, — нет-нет, вовсе я не беременна, мы с Биллом только за руки держались…

— За руки! — возопила миссис Дойл: уж она-то знала, во что могут вылиться такие знаки внимания. — А пузо-то твоё, пузо-то, а? Ветром надуло, что ли?!

— Ничего у м-меня нет, т-тебе всё, матушка, кажется…

Но тут миссис Дойл рассвирепела и, подскочив к старшей дочери, насильно задрала ей ночную рубашку. Рахитичный малорослый Генри, её старший сын и весьма сомнительная опора, тут же испарился из дверей и утащил за собой младших. Заливаясь слезами, Энн осела на пол: живот её выступал уже слишком заметно.

— Ма-атушка, я не знаю, как так получилось, — завыла она и заползала у миссис Дойл в ногах. — Ма-атушка, прости меня, прости, матушка, но я его люблю, я его так люблю, мы с ним пож… поже-енимся, детишки будут, помогать тебе будем, только прости меня, ма-атушка!

Миссис Дойл стояла в молчании с несколько мгновений и с головы до ног тряслась. А затем она, вдруг вздрогнув, сжала кулаки, схватила дочь за волосы и рывком вздёрнула на ноги. Хотя руки у неё и тряслись, такой силы она в себе никогда прежде не чувствовала. Миссис Дойл размахнулась и швырнула дочь в угол, где лежала её котомка с вещами: Дойлы в последнее время нигде не задерживались надолго, ибо за мистером Дойлом по пятам бежали его кредиторы.

— Одевайся, — сквозь зубы процедила миссис Дойл.

Растерянная Энн высморкалась в подол рубашки.

— Ма-атушка, — запричитала она, — зачем, зачем ты…