Читаем Звездопад полностью

Сперва сошник скреб по поверхности, потом разбросал мелкие комья, на миг замер и сразу глубоко ушел в землю. Земля взбухла, раздулась, потрескалась, поддалась, и жирные комья развалились пополам.

Ворона перелетела с ветки на ветку, еще раз каркнула и лениво взмахнула крыльями.

Внизу, под деревом, Леван увидел бригадира. Он улыбался, по не говорил ни слова.

Солнце поднялось выше.

Пот стекал со лба, жег глаза, скатывался в борозду. Промокшая рубаха липла к спине. Леван почувствовал на губах вкус соли и жадно вдохнул острый запах пота. Земля заупрямилась. Задрожал, затанцевал плуг и искривил борозду. Не любил такого Леван. Среди сотни работ можно было отличить его руку…

…Солнце подошло к полудню.

Леван выпрямился, посмотрел на невспаханную часть участка. Успеет ли сегодня?

«Надо сегодня кончить. Если ветер и ночью не успокоится, завтра просто загублю быков… да и себя замучу ни за что…»

Леван взмахнул прутом.

…Солнце легко скользило по склону и, подобрав лучи, скрылось за горами.

Обессиленные быки тянулись к траве…

Леван тяжело налег на плуг…

…Поздним вечером въехала арба во двор Левана Кикабидзе. Изголодавшиеся быки набросились на траву. Леван с трудом снял с них ярмо, подставил под арбу подпорки и повалился на землю. И снова ему стало не по себе, стало страшно. Он хотел встать… огляделся. В синем мраке, мягко окутавшем двор, что-то сверкало. Он пригляделся. Долго не мог попять, что это такое. Это блестел отвал.

Леван упал на спину и заснул.

Быки звучно рвали траву.

Утром, когда он проснулся, они лежали там же, рядом с ним.

Леваиа разбудил яркий свет. Он протер глаза, посмотрел перед собой: открытые ворота, дорога, сверкающий отвал, быки… Оглянулся назад — сумрачный дом, окна, занавешенные черным, кухня с прохудившейся крышей. А перед кухней, у дверей, — старый беззубый пес…

Леван вздрогнул.

— Сыновья, — проговорил си шепотом. — Сыновья! — повторил он громче.

В эту ночь Леван не видел во сне своих сыновей.

<p>ДОЧЬ МЕЛЬНИКА</p>

Перевод

А. Эбаноидзе

Дождь идет…

Долгий, долгий дождь…

Помнишь, Беко?

Еще бы… Это единственное событие в его жизни, которое никогда не забудется. Хотя нет… многое невозможно забыть. Но все остальное надо вспоминать, надо копошиться в памяти, увязывать с одним ли, с другим или долгими бессонными ночами уходить далеко-далеко за своими воспоминаниями.

А это Беко помнит всегда. С того дня. С того дня или, вернее, с той ночи.

Да, с той ночи.

Сколько же лет прошло? А?

Кто знает, кто вел им счет. Кажется, что он помнит это событие со своего рождения, хотя случилось оно в пору возмужания, когда пушок у него над губой сменился усами. Пожалуй, такое и не могло случиться в другую нору, но Беко кажется, что это всегда было с ним. Ст первых дней жизни и до последних ее дней.

…А сегодня так холодно, так зябко; небо опустилось низко-низко, хлюпанье дождя под окнами в канавке сжимает сердце; тлеет огонь в очаге, и ветер шепеляво посвистывает в незашпаклеванных степах.

Эх, судьба есть судьба, и никуда от нее не денешься, а ведь Беко вовсе не так плохо прицелился тогда. Да, по правде говоря, и выстрел был хорош…

Дождь идет…

Скоро, похоже, снег выпадет.

Помнишь? И в ту ночь лил дождь. Правда, снег тогда выпал нескоро, но ночь была студеная, злая.

А теперь скоро выпадет снег, ляжет по пригоркам и впадинам, на черные деревья и холмики деревенского кладбища.

Помнишь, Беко?

Еще бы!

Тебе и память-то напрягать не надо… Как же это было? Как было… Была у тебя флипта-двустволка, достал где-то свинца и пороха на пять выстрелов и от радости не чуял под собой ног. Охотничьей собаки ты никогда не держал, погода хмурилась, по ведь ты был не тот, что сейчас, — голова горячая, ноги крепкие! Какая непогода могла удержать тебя дома!

Не успел ты выйти в поле, как бабахнул из обоих стволов по цапле, и хоть цапля не потеряла ни перышка, ты не тужил — впереди еще три выстрела… После этого ты целый день без толку прослонялся по холмам и кручам. Ты не берег зарядов, куда там! Просто никакая дичь не подпускала тебя на ружейный выстрел. Наконец в зарослях папоротника мелькнула рыжая облезлая лиса. Бац, бац!.. Тебе не везло: и на этот раз промах. Тут-то ты решил приберечь последний заряд для верного выстрела.

До сумерек пробродил ты, продираясь через цепкий кустарник, одолевая крутые взгорки. Вот на вершины лег туман, и вечер уже близко, но ты не хотел возвращаться домой без добычи — ведь в одном стволе еще сидел заряд, а ноги не знали усталости. И тут на краю поляны в высоких некосях ты увидел косулю. Или то был олененок? Ты не удержался, выстрелил. Косуля подпрыгнула, но только ты подумал — вот и добыча, как она вскинула голову и дунула в чащу. А ты? Ты не думал сдаваться — она ранена, ей далеко не уйти— и понесся следом. Может, она и в самом деле была ранена, а может, нет, только ты проискал до ночи, да так и не нашел.

Потом туман и ночь разом опустились на горы.

Помнишь?..

Еще бы! Ничто не заставит тебя забыть…

В горах погода ненадежна. Сильный порыв ветра пронесся над лесом, и крупные, тяжелые, как свинец, капли забарабанили по листьям.

Стемнело.

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека «Дружбы народов»

Собиратели трав
Собиратели трав

Анатолия Кима трудно цитировать. Трудно хотя бы потому, что он сам провоцирует на определенные цитаты, концентрируя в них концепцию мира. Трудно уйти от этих ловушек. А представленная отдельными цитатами, его проза иной раз может произвести впечатление ложной многозначительности, перенасыщенности патетикой.Патетический тон его повествования крепко связан с условностью действия, с яростным и радостным восприятием человеческого бытия как вечно живого мифа. Сотворенный им собственный неповторимый мир уже не может существовать вне высокого пафоса слов.Потому что его проза — призыв к единству людей, связанных вместе самим существованием человечества. Преемственность человеческих чувств, преемственность любви и добра, радость земной жизни, переходящая от матери к сыну, от сына к его детям, в будущее — вот основа оптимизма писателя Анатолия Кима. Герои его проходят дорогой потерь, испытывают неустроенность и одиночество, прежде чем понять необходимость Звездного братства людей. Только став творческой личностью, познаешь чувство ответственности перед настоящим и будущим. И писатель буквально требует от всех людей пробуждения в них творческого начала. Оно присутствует в каждом из нас. Поверив в это, начинаешь постигать подлинную ценность человеческой жизни. В издание вошли избранные произведения писателя.

Анатолий Андреевич Ким

Проза / Советская классическая проза

Похожие книги