Звездопад

…Лукана, в лесу было не страшно… Здесь другое дело. Ты хоть отпусти ее сразу. А завтра она придет, куда хочешь… куда прикажешь.

Лукана не протянул ей руки. Он потянулся за мешком.

Даро встала у перелаза через плетень.

Вот… до этого места ждал Лукана.

Лукана, осторожнее на этих кольях…

Ах, если б доска была набита…

Лукана понес мешок к перелазу.

Даро замерла у плетня, закрыла глаза и прижала руки к груди. Когда возле своего уха она услышала его дыхание, задрожав, простонала:

— Мерин… ох, мерин!

Лукана опустил мешок там же, у ее ног. Он хотел перенести его в двор, но вдова закрывала перелаз, и ему не удалось это сделать.

— Спокойной ночи, того.

ПАРНОЕ МОЛОКО

Перевод

А. Федорова-Циклаури

Вечерело.

Пело вынесла из коровника тяжелую кринку, полную парного молока. Понадежней прижала ее левой рукой к груди, а правой задвинула щеколду. Из-за двери доносился шелест соломы. Обхватив кринку обеими руками, Пело направилась было к дому, как вдруг ей почудилось, что у загона, за узким перелазом, кто-то стоит. Войдя в кухню, она оглянулась, но ничего не увидела: покосившийся плетень огорода загораживал перелаз. Ногой толкнула она дверь, вошла в комнату, поставила кринку на стол. Так и подмывало выйти, проверить, нет ли кого у загона, но она не решалась. Да и кому там быть, у загона, где вечно не просыхает рыхлая, липкая грязь?

Двор перед домом ровно и плотно зарос травой, железные ворота, выходящие прямо на асфальтированную улицу, тщательно выкрашены серебряной краской.

«Что это на меня нашло, — покачала головой Пело, — да в эту грязь и палкой никого не загонишь. Померещилось в сумерках, не иначе». И все же решила выйти.

— Чтоб этой кошке провалиться, — обернулась она, не дойдя до двери, но около кринки никакой кошки не оказалось.

Вернулась. Процедила молоко в эмалированную кастрюлю.

Собралась насыпать туда закваски, но снова что-то почудилось.

Накрыла крышкой кастрюлю. Подошла к окну, отдернула занавеску и стала вглядываться в темноту — никого. «Если б кому-нибудь понадобилось, со двора бы зашли». И снова задернула занавеску.

Тускнел огонь в железной печи. Она подбросила пару поленьев, прикрыла дверцу. Дрова разом вспыхнули, оранжевый, яркий свет заплясал в поддувале. Под печкой свернулась кошка, и Пело снова вспомнила о молоке.

«Надо заквасить, пока не остыло».

Подошла к полке, на которой стояла склянка с закваской.

«Это он, непутевый, привиделся…»

Рукой, протянутой было к полке, схватилась за сердце. Хотела побежать к коровнику, но тут же остановилась: ясно, что показалось, откуда «ему» быть здесь?

Плохо одной. Даже собаки не завела. Собаку, как и человека, надо искать хорошую. Да разве на всех напасешься таких?

А какая жизнь в одиночестве?

Как выдала вторую дочку замуж, в чужую семью, словно вымер дом. Чисто юла была младшая. Минуты спокойно не усидит.

Пройдет время — стерпится Пело с одиночеством. Даже когда «он» пропал, не чувствовала себя такой одинокой. Младшей в ту пору шесть исполнилось, старшей — семь. Вырастить нужно было, вывести на дорогу, где уж тут думать об одиночестве?

И только теперь, когда упорхнули доченьки вить собственные гнезда, Пело, словно ласточка, зазимовавшая в пустом гнезде, почувствовала, как холодна осень. По-этому-то и «он», непутевый, начал мерещиться.

Кошка приподнялась, потянулась, нежно замурлыкала, привлеченная запахом парного молока.

«Корове корму засыпала, теленка привязала, коровник заперла… Нет, все-таки кто-то там был… Но что ему понадобилось? Зачем полез в этакую грязь?»

Кошка подкралась к столу, косясь на кастрюлю.

— Цыц, нечисть!

«И воды натаскала…» — с досадой подумала она.

Сгущались лиловые сумерки, подступала ночь. «Позже на улицу и носа не высунешь, а пока еще можно хоть что-то разобрать… Вспоминают ли доченьки свою мать?» Пело вышла во двор, пошла к коровнику. У плетня приостановилась, всматриваясь в темноту.

«Господи, заступник, и в самом деле стоит кто-то, чтоб ему неладно было…»

Приложила к сердцу ладонь, прижала локоть к боку, как прижимала недавно, неся кринку.

«В прятки играем, — устыдилась женщина и решительно направилась к коровнику. — Если в самом деле кто-то есть, окликнет».

Она вошла в сарай. Прикрыла дверь. И сразу стало так темно, что, будь у нее тут хоть какое-нибудь дело, поневоле пришлось бы распахнуть дверь.

«Подай же голос, чтоб язык у тебя отсох».

Прислушалась — ни звука.

«Может, и окликал, да эта ненасытная так хрустит сеном, что ничего не услышать».

Вышла. Задвинула щеколду. Пошла к дому. Никто не позвал ее, но она остановилась.

«Вот-вот стемнеет. Совсем с ума сведет меня этот неладный!»

Теперь уж, не скрываясь, смотрела она в сторону перелаза пристально и долго.

«Конечно, он. Кому ж еще быть?»

— Кто там? — вышло почему-то чересчур громко. «Ничего, пусть не думает, что боюсь».

— Кто там, откликнись, если живой!

Тень шевельнулась.

«Слышит».

— Заблудился, несчастный, кто ты? — очень мягко спросила женщина, наверное, потому, что очень уж тянуло подойти туда.

Привидение опустило голову.

— Если уж занесло тебя в такое место, так шагни через перелаз и выйди двором.