Звезда по имени Алголь

Когда же случалась ночная гроза, Ромка с приятелями, приоткрыв люк, наблюдали яркие фиолетовые вспышки, озаряющие фантастическим светом крыши домов и вершины деревьев, и даже дальнюю полосу леса. И пытались предугадать, в каком месте рассечёт чёрное небо следующая молния. Пока начавшийся дождь и порывы сырого ветра не заставляли их, задраив люк, спрятаться в уютном сухом убежище. Сидя в нём, они мечтали: вот бы построить такой же домишко где-нибудь на берегу реки. И чтобы у них была лодка, а лучше — небольшое парусное судно, на котором можно отправляться в путешествия. Не воображаемые, как на том деревянном столе у сосны, а настоящие.

Порой Ромке надоедало болтать, и он, завернувшись в одеяло, укладывался спать посреди их логова. А друзья продолжали говорить и спорить. И от избытка чувств хлопали иногда его по животу или по спине. Но Ромке это было даже приятно.

Если укладывались спать все одновременно, то как-то так получалось, что Ромка всегда оказывался лежащим рядом с Макапкой. Девчоночье белое лицо, ярко-красные губы и чёрные кудри того напоминали Ромке Лилю, и, засыпая, он как бы в дрёме, как бы не соображая, клал на Макапку руку. И сквозь полусон ему рисовалось, будто рядом с ним лежит не Макапка, а его сестра, и это её он приобнял.

Когда же им окончательно овладевал сон, то во сне в этом укромном домишке находились только он и Лиля. Вот они выбираются на крышу и садятся на самом её краешке, не боясь нисколечко высоты, лишь держась за руки. Дом в Ромкином сновидении оказывался намного выше настоящего. Но, несмотря на это, они с Лилей вдруг, не расцепляя рук, берут и спрыгивают с крыши вниз. Но не падают (он знал заранее, что не упадут), а парят, как птицы, всё так же держась за руки.

И какое же это счастье — парить вот так над городом и чувствовать в своей ладони тёплую нежную девчоночью руку!

Когда он просыпался, никакой Лили рядом не было. А держал он, оказывается, руку Макапки.

«Кореша» его дрыхли, и лица их были смешные, совсем детские.

Страшно было подумать, что когда-нибудь они станут взрослыми. Строителями, милиционерами, начальниками, а потом… и пенсионерами, как Туловище. Не может быть! Нет, пусть лучше они всегда останутся такими, как сейчас.

Ромка глядел на друзей, сопящих, постанывающих, подрагивающих ресницами во сне, и улыбался.

Хотя слишком уж разнеживаться он себе не позволял и через минуту-другую ударял по шиферу свинцовым пистолетом и хохотал от души, видя, как испуганно таращат глаза, ничего не соображая, его подопечные.

Почему-то всё хорошее быстро кончается…

Однажды, играя во дворе, мальчишки увидели, что на крыше орудуют незнакомые люди и сбрасывают вниз какой-то мусор — обломки досок, обрывки тряпок, одеял, разорванные журналы…

Да это же остатки их донжона!

— Хулиганы на чердаке притон устроили, — обсуждали событие всезнающие бабули на скамейке. — Слава богу, рабочих из жилконторы прислали — наведут наконец порядок.

Вскоре на люках в подъездах были наварены замки. Правда, оставалась ещё пожарная лестница, по которой мальчишки могли проникнуть на чердак. Но, когда сломали их хижину, лазить туда стало как-то неинтересно. Даже грустно…

— Это всё Туловище подстроил… выследил нас. Ну мы ему покажем! — мстительно щурились мальчишки.

Перебрав разные варианты мести, они выбрали самый простой — сбросили на балкон своего врага самый здоровенный, какой только удалось найти на чердаке, кусок слежавшегося голубиного помёта.

Но потом, из разговоров родителей, Ромка понял, что обнаружил их тайную обитель и сообщил в милицию и жилконтору не Туловище, а другой, совсем мирный жилец из крайнего подъезда. И он подумал, что их месть была несправедливой… Но своим приятелям ничего говорить не стал.

В те невесёлые дни, одиноко бродя по окраинам городка, Ромка остановился как-то возле новой строительной площадки. Строители спилили ещё недавно росшие здесь сосны и дубы, и на их месте экскаватор вырыл котлован. Безобразной кучей лежали, растопырив корни, вывороченные пни. Ромка помнил те деревья, почти каждое из них, и поляну под ними, где не раз собирал с друзьями первую землянику. Не раз наблюдал он за дятлом, обитающим в дупле высокого дуба, сыплющего осенью желудями. Где он теперь, этот дятел? Улетел искать другое убежище или погиб, когда повалили дерево?.. Ромке пришла в голову мысль, что никто из этих взрослых, строящих дом (и тех, кто этот дом чертил на бумаге и кто командовал строительством), скорее всего, не думал о судьбе этого дятла, об этих дубах и соснах, и уж тем более о землянике. Для них это ерунда, мелочи. А ведь в траве и земле, которую перерыл экскаватор и остатки которой покроют асфальтом, — сколько в ней обитало всякой мелкой живности! Божьи коровки, муравьи, кузнечики, всякие жучки, улитки, дождевые черви, сороконожки, разные личинки и пауки. О них никто, конечно, никогда не думает.

И точно так же никто из взрослых не думает о них, мальчишках, когда на месте их катка сооружают кафе, а домик на чердаке превращают в кучу мусора. Для взрослых они как те жучки да козявки.